неправ. Мертвый лев лучше живой собаки. Иди, возрожденный сын мой, ты
свободен!
Но когда пеон по знаку метиски стал подниматься с колен. Слепой судья
вдруг остановил его:
- Скалки мне, о человек, который только сегодня сделался человеком,
что было первопричиной всех твоих бед?
- О Справедливый, мое слабое сердце жаждало любви женщины смешанной
крови из tierra caliente. Сам я уроженец этих гор. Ради нее я задолжал
плантатору две сотни песо. А она взяла деньги и сбежала с другим. Я же
остался рабом у плантатора. Он неплохой человек, но ведь он все-таки
плантатор. Я трудился, терпел побои и страдал целых пять лет, а долг мой
теперь возрос до двухсот пятидесяти песо; у меня же ничего нет, только кожа
да кости, прикрытые жалкими лохмотьями.
- А она очень была хороша, эта женщина? - мягко спросил Слепой судья.
- Я с ума сходил по ней, о святой человек. Теперь мне уже не кажется,
что она была так хороша собой. Но тогда она казалась мне прекрасной. Любовь
к ней, точно лихорадка, сжигала мне сердце и мозг и превратила меня в раба.
А она сбежала от меня в первую же ночь, и с тех пор я никогда ее не видел.
Пеон ждал, стоя на коленях, склонив голову, а Слепой разбойник, к
общему удивлению, глубоко вздохнул и, казалось, забыл обо всем на свете. Его
рука непроизвольно легла на голову метиски и погладила ее черные блестящие
волосы.
- Женщина... - заговорил он так тихо, что голос его, чистый и
звонкий, как колокольчик, сейчас был не громче шепота. - Вечно женщина,
прекрасная женщина! Все женщины прекрасны... для мужчины. Они любили наших
отцов; они произвели нас на свет; мы любим их; они производят на свет наших
сыновей, чтобы те любили их дочерей и называли девушек прекрасными, - так
всегда было и всегда будет, пока на земле существует человек и человеческая
любовь.
Глубокое молчание воцарилось в пещере, а Суровый судья погрузился в
свои думы. Наконец, красавица метиска ласково дотронулась до него и
заставила вспомнить о пеоне, все еще стоявшем перед ним на коленях.
- Вот мой приговор, - сказал слепец. - Ты получил немало ударов.
Каждый удар по твоему телу уже был достаточной расплатой за долг плантатору.
Ты свободен. Иди. Но оставайся в горах и в следующий раз полюби женщину с
гор, раз уж ты должен любить женщину и раз без женщины вообще невозможна
жизнь мужчины. Иди, ты свободен. Ты ведь наполовину майя?
- Да, я наполовину майя, - пробормотал пеон. - Мой отец - майя.
- Вставай и иди. И оставайся в горах с твоим отцом-майя. Tierra
caliente - не место для человека, рожденного в Кордильерах. Плантатора же
твоего здесь нет, а потому мы и не можем судить его. Плантатор есть
плантатор. Его друзья могут считать себя свободными.
Суровый судья чего-то ждал, ждал и Генри, а затем без приглашения
шагнул вперед.
- Я тот самый человек, - храбро заявил он, - который был приговорен
к смерти за убийство, но я не совершал его. Убитый - родной дядя любимой
мною девушки, и я женюсь на ней, если здесь в Кордильерах, в этой пещере,
действительно царит справедливость.
Но начальник полиции перебил его:
- Двадцать человек были свидетелями того, как он грозил дядюшке этой
сеньоры, что убьет его. А через час мы застали этого гринго возле еще
теплого трупа.
- Он правду говорит, - подтвердил Генри. - Я действительно угрожал
тому человеку - нам обоим бросилось в голову вино и горячая кровь. И
жандармы действительно наткнулись на меня, когда я стоял возле еще теплого
тела. Но я не убивал его. И я не знаю, представить себе не могу, чья
трусливая рука под покровом темноты всадила ему нож: в спину.
- Встаньте оба на колени, чтобы я мог допросить вас, - приказал
Слепой разбойник.
Долго вел он допрос своими чуткими, пытливыми пальцами. Долго скользили
они по лицам обоих мужчин; слепец щупал и пульс - и все-таки не мог прийти
ни к какому выводу.
- В этом деле замешана женщина? - напрямик спросил он Генри Моргана.
- Да, прекрасная женщина. Я люблю ее.
- Это хорошо, что любовь так сильно задела твое сердце, ибо мужчина,
которого не ранит любовь к женщине, - только наполовину мужчина, -
снисходительно заметил Слепой судья. И, обращаясь к начальнику полиции,
добавил: - Вот твоего сердца не ранила женщина, однако тебя тоже что-то
гнетет. Что же до этого человека, - он указал на Генри, - то я не думаю,
чтобы одно только чувство к женщине ранило его сердце. Быть может, отчасти
ты повинен в этом, а отчасти та злоба, которая побуждает его злоумышлять
против тебя. Встаньте оба. Я не могу рассудить вас. Но есть такое испытание,
которое дает непогрешимый ответ: это испытание Змеи и Птицы. Оно столь же
непогрешимо, как непогрешим сам бог, ибо так он восстанавливает истину. Вот
и Блэкстон говорит, что испытание божьим судом помогает восстановить истину.
В самом центре владений Слепого разбойника была котловина футов десяти
глубиной и тридцати в диаметре, которая вполне могла бы служить крошечной
ареной для боя быков. Эта впадина с ровным дном и отвесными стенами
образовалась естественным путем и была столь совершенным творением природы,
что человеку почти и рук не пришлось прикладывать, чтобы довести это
совершенство до конца. Разбойники в длинных холщовых рясах, плантаторы и
жандармы - все были тут, кроме Сурового судьи и метиски; все стояли на краю
котловины, точно зрители, собравшиеся на бой быков или сражение гладиаторов.