— Разве только у короля дона Педро при ходьбе хрустят кости и другой человек не может быть поражен схожим недугом?
— Действительно, — подтвердил Каверлэ, — такое возможно, и вы ставите меня в трудное положение; но у меня есть верный способ узнать, ошибаюсь ли я, как вы утверждаете.
— Какой же? — спросил, хмуря брови, рыцарь, которому явно надоедал этот допрос.
— Граф Энрике де Трастамаре находится всего в ста метрах отсюда; я пошлю за ним, и мы увидим, узнает ли он своего дорогого брата.
Рыцаря невольно передернуло от ярости.
— Ага, краснеете! — воскликнул Каверлэ. — Ну что ж, Признавайтесь, и, если признаетесь, я — слово капитана! — клянусь вам, все останется между нами, и ваш брат даже не узнает, что мне выпала честь несколько мгновений беседовать с вашим величеством.
— Ладно, говорите: чего вы хотите?
— Я ничего не захочу, вы это прекрасно понимаете, государь, до тех пор, пока не буду уверен, что мне в руки попал именно дон Педро.
— Предположите же, что я в самом деле король, и говорите. — Чума меня раздери! Вам, государь, просто сказать: «Говорите!» Неужели вы думаете, что мне надо сказать вам так мало, что это уложится в два слова?! Нет, ваше величество, прежде всего нужна охрана, достойная вашего величества.
— Охрана?! Значит, вы рассчитываете держать меня в плену?
— Во всяком случае, таково мое намерение.
— А я говорю вам, что больше не останусь здесь ни часа, даже если это обойдется мне в половину моего королевства.
— О, именно столько это вам и будет стоить, государь, и это еще совсем дешево, поскольку в том положении, в каком вы оказались, вы почти наверняка рискуете потерять все.
— Тогда назначайте цену! — вскричал пленник.
— Мне надо подумать, государь, — холодно ответил Каверлэ.
Казалось, дон Педро сдержался с невероятным трудом и, не отвечая ни слова, сел напротив полога палатки, повернувшись к капитану спиной.
Тот, похоже, глубоко задумался; потом, помолчав, спросил:
— Вы ведь дадите мне полмиллиона экю золотом, не прав — Дали?
— Вы глупец, — ответил король. — Столько не найдется во всех провинциях Испании.
— Значит, триста тысяч, а? Надеюсь, я вполне благоразумен?
— И половины не дам, — сказал король.
— Тогда, ваше величество, — ответил Каверлэ, — я напишу записочку вашему брату Энрике де Трастамаре. Он лучше меня знает толк в таких делах и назначит цену.
Дон Педро сжал кулаки, и можно было заметить, как пот выступил у него на лбу и потек по щекам. Каверлэ повернулся к секретарю:
— Метр Робер, попросите от моего имени графа дона Эн-рике де Трастамаре пожаловать в мою палатку.
Писец направился к выходу, но едва он собрался ступить на порог, как дон Педро встал.
— Я дам триста тысяч золотых экю, — сказал он. Каверлэ подпрыгнул от радости.
— Но, поскольку, покинув вас, я смогу попасть в лапы какого-нибудь другого бандита вроде вас, который тоже назначит за меня выкуп, вы дадите мне расписку и охранную грамоту.
— А вы отсчитаете мне триста тысяч экю.
— Нет, ибо вы понимаете, что такую сумму с собой не возят; хотя среди ваших людей наверняка найдется какой-нибудь еврей, знающий толк в бриллиантах?
— Да я и сам в них разбираюсь, государь, — ответил Каверлэ.
— Отлично. Подойди сюда, Мотриль, — сказал король, сделав мавру знак приблизиться. — Ты слышал?..
— Да, государь, — сказал Мотриль, доставая из широких шаровар длинный кошелек, сквозь петли которого мелькали чудесные отблески, которые творец драгоценных камней заимствует у царя светил.
— Приготовьте расписку, — сказал дон Педро.
— Она уже готова, — ответил капитан, — надо лишь проставить сумму.
— А охранная грамота?
— Она под распиской. Я слишком усердный слуга вашего величества, чтобы заставлять вас ждать.
Кривая ухмылка появилась на губах короля. Он подошел к столу:
«Я, Гуго де Каверлэ, — прочел он, — командир английских наемников…»
Дальше король читать не стал; луч, подобный молнии, мелькнул в его глазах.
— Значит, вас зовут Гуго де Каверлэ? — спросил он.
— Да, — ответил командир, удивляясь радостному выражению в голосе короля, причину которого он тщетно старался угадать.
— И вы командир английских наемников? — продолжал дон Педро.
— Несомненно.
— Тогда подождите-ка, — сказал король Мотриль, — Положи эти бриллианты в кошелек, а кошелек спрячь в карман.
— Это почему же? — удивился Каверлэ.
— Потому, что здесь я должен отдавать, а не получать приказы, — вскричал дон Педро, доставая из-за пазухи пергамент.
— Это еще почему?! — высокомерно спросил Каверлэ. — Знайте же, государь, что на свете есть лишь один человек, который имеет право приказывать Гуго де Каверлэ…
— Так вот, — перебил его дон Педро, — подпись этого человека — внизу пергамента. От имени Черного принца приказываю вам, Гуго де Каверлэ, повиноваться мне.
Каверлэ, встряхнув головой, взглянул на развернутый пергамент в руке короля, но, едва увидев подпись, так завопил, что сбежались офицеры, из уважения к Каверлэ не входившие в палатку.
Пергамент, который пленник предъявил командиру наемников, действительно был охранной грамотой, данной Черным принцем дону Педро, и содержал приказ английским подданным повиноваться ему во всем до тех пор, пока сам принц не примет командование английской армией.
— Я вижу, что в самом деле отделался дешевле, чем думал ты, да и я тоже. Но не волнуйся, мой храбрец, я тебя вознагражу.
— Вы правы, государь, — ответил Каверлэ со зловещей улыбкой, которую скрывало опущенное забрало. — Вы не только свободны, я еще и жду ваших приказаний.
— Хорошо! — сказал дон Педро. — Прикажи-ка, как ты намеревался, метру Роберу отправиться за моим братом графом Энрике де Трастамаре и привести его сюда.
События, что остались нам неизвестны после отъезда, а вернее, бегства, Аженора из Бордо и сцены в саду, развертывались таким образом.
Дон Педро добился покровительства принца Уэльского, в чем он нуждался ради того, чтобы возвратиться в Испанию; уверенный в поддержке людьми и деньгами, он вместе с Мотрилем немедля отправился в путь, получив от принца охранную грамоту, что обеспечивало власть и безопасность при встрече с бандами наемников-англичан.