Но как можно допустить, чтобы мужчина, которого она впервые увидела лишь в это утро, пришел к ней в комнату? Он будет спать в ее кровати, будет прикасаться к ней, а, может быть, даже поцелует ее!

При мысли об этом Сефайна содрогнулась от отвращения.

Вновь на нее нахлынул тот же ужас, какой она испытала в часовне, когда герцог показался ей таким страшным, когда она почувствовала, что он ненавидит ее.

– Он и сейчас меня ненавидит, – сказала она вслух, – но старается держаться с достоинством, вести себя естественно, а потому хочет стать моим настоящим мужем!

В тот же миг она поняла, что при таких обстоятельствах она не сможет быть матерью его ребенка. Вдруг он родится безобразным и увечным, каким ей показался герцог?

– Это будет грех… грех перед Господом, если… он захочет иметь от меня ребенка, когда любит другую.

После разговоров подруг в пансионе она имела смутное представление о том, что даже женатые мужчины развлекаются с женщинами вроде актрис.

– А также – но в этом она уверена не была – и с женщинами одного с ними круга.

Но тогда все это ее не особенно интересовало, и чаще всего она не прислушивалась к тому, о чем шептались другие девочки.

Для нее любовь была чем-то неизъяснимо прекрасным, восторгом, который она видела в глазах своей матери, экстазом, который воспевался в поэзии, в пьесах и романах, составлявших библиотеку пансиона.

В них подчеркивалась духовная сторона любви.

Сефайне казалось, что любовь походит на чувство, которое она испытывала в церкви, когда голоса хора, точно голоса ангелов, радостно возносили хвалу Творцу. Да, на чувство, которое она испытывала, принимая святое причастие и всем сердцем устремляясь к Богу. Нет, ничего подобного не может возникнуть между ней и мужчиной, который ненавидит ее и хотел бы назвать женой другую!

Сефайна посмотрела на дверь смежной комнаты и подумала, что сейчас в нее войдет герцог. И ее охватил панический ужас.

– Надо бежать!

Она метнулась через комнату и осторожно притворила дверь в коридор. Там было темно, но на лестницу падал смутный свет из высоких не занавешенных окон холла. Она бесшумно спустилась по ступенькам и подбежала к входной двери.

К ее немалому облегчению засовы не были задвинуты, а в замке торчал ключ. Он даже не скрипнул, когда она его повернула. Сефайна открыла дверь, и в лицо ей пахнуло холодным ночным воздухом. Она стремглав понеслась по двору, по бывшим газонам, вниз к озеру. Она совсем задохнулась, когда остановилась на берегу.

В неподвижной воде отражались высыпавшие на небо звезды. Кругом царила глубокая тишина, утки давно уснули.

Сефайна устремила взгляд на широкую гладь озера, уходившую во тьму от небольшого обрыва. «Наверное, до противоположного берега очень далеко!» – подумала она и вдруг почувствовала, что вот он – путь к спасению!

Быть может, плохой путь, кощунственный. Мать-настоятельница, конечно, сказала бы, что это великий грех. Но что ей остается? Вернуться и терпеть ненависть герцога? Ведь только через семь лет она сможет быть ему полезна.

И каждый день его отвращение к ней будет усиливаться, потому что ее ему навязали!

«Если я… умру, – думала Сефайна, – я буду с мамой и… она… поймет… что я сделала… единственное… что осталось… мне». Она вспомнила мачеху. Как обрадуется Изабель, что избавилась от нее навсегда. «Она меня ненавидит, герцог меня ненавидит, и нет… никого, к кому я могла бы… обратиться за… помощью!»

Сефайна опять посмотрела на воду. Темная, холодная… а она была такой счастливой, пока не вернулась в Англию!

– Я должна… сделать это… должна!

Она представила себе, как герцог входит в ее спальню, и вновь ее охватила паника. Он увидит, что ее там нет и отправится на поиски. Днем он совсем не казался страшным. Но теперь тот же ужас, который терзал ее в минуты венчания, мешал ей думать.

Она с трудом сдерживала крик.

– Буду… я… кричать, когда… начну… тонуть? – спросила она себя.

Тут она вспомнила, что слышала от кого-то, будто, утонуть, значит найти легкую смерть. Но только в последние мгновения все прошлое вспыхнет перед твоими глазами.

«Но ведь я увижу маму, и папу, и Уик, – подумала она. – Лошадей… сады и… как мы гуляли с мамой… как она рассказывала мне… про цветы… и птиц».

Такая сладкая надежда! Она словно утихомирила смятенное сердце, прогнала ужас и черные мысли, успокоила боль в душе.

Сефайна оглянулась. В темноте было трудно что-либо различить, но ей показалось, что по склону спускается что-то огромное и зловещее. Она испустила пронзительный крик, разметавший ночное безмолвие, и бросилась в озеро.

Глава пятая

Герцог раздевался у себя в комнате, думая, что они с Сефайной, согласившись вести себя как ни в чем не бывало, нашли единственный способ сделать свой брак терпимым.

Он понимал, что держался весь день несколько враждебно, однако этому есть извинение. И все-таки жена, навязанная ему Изабель, несомненно умна. Показывая Сефайне дом, он скоро обнаружил, что Сефайна немало знает о великих художниках, писавших портреты с его предков.

Разбиралась она и в стилях мебели, что его удивило. Но наибольшее впечатление на него произвели ее сдержанность и та, как она приняла положение, казавшееся ему ужасающим.

Набросив халат, он задул свечи в своей спальне и направился к внутренней двери. Стены дворца были такими толстыми, что двери между смежными комнатами были двойными. В темноте он нащупал ручку, и вошел к Сефайне.

На столике у кровати горела свеча, но Сефайны нигде не было. Куда она могла уйти? Тут он увидел, что дверь в коридор открыта и что Сефайна не раздевалась. Конечно, она могла убрать одежду в гардероб и в комод, но для чего?

Ему и в голову не пришло, что она решила бежать. «Вероятно, спустилась за чем-нибудь вниз», – подумал он.

Но что она могла там забыть?

Герцог прошел по коридору к лестнице. Он почувствовал сквозняк и увидел, что входная дверь открыта. Только тут он подумал, что Сефайна предпочла бегство их браку, и в первый раз ему пришло в голову, что она могла его бояться. Он привык к тому, что женщины вешаются ему на шею чуть ли не в первую минуту знакомства. Он был так хорош собой и так знатен, что пользовался головокружительным успехом у слабого пола уже с тех пор, как окончил Итон.

Выйдя в открытую дверь, он увидел при свете восходящей луны стройную фигурку на берегу озера.

Неужели Сефайна вышла полюбоваться красотой пейзажа в такой час и в такой холод? Это представлялось маловероятным, хотя днем она восхищалась и озером, и плавающими на нем утками. Внезапно какое-то чутье подсказало ему, что она задумала.