Он услышал приглушенный шепот Таргитая:
— Мрак, нам бы поторопиться…
— Куда смотришь? — донесся недовольный голос Мрака. — Нам каменюка надобна, а не бык.
— Бабушке своей скажи!.. У тебя слюни до коленей.
Тихо вздохнула Лиска. Олег уже заметил, что она соперничала с Мраком в чуткости и зоркости, словно сама была лесным зверьком, распознавала запахи не хуже, только в силе уступала, отчего Мрака то ненавидела, то побаивалась.
Снова раздался рокочущий голос Мрака:
— Видать, тут состаримся.
— И слюнями истечем, — добавил Таргитай.
— Тихо, — прошептала Лиска.
— Это не я, — сказал Таргитай поспешно. — Это у меня в животе… нет, у Мрака.
Когда на востоке появилась светлая полоска, а звезды начали меркнуть, Олег медленно поднялся, вид у него был суровый и сосредоточенный.
— Пора. Оружие спрятать.
— Как же, — удивился Мрак, — без драки?
— Без нее.
— А как это без драки?
Олег, не отвечая, вылез из укрытия. Таргитай и Лиска послушно, как гуси к озеру, двинулись следом. Оба верили в мудрость волхва, как будто даже подлинная мудрость делает бессмертным или хотя бы неуязвимым.
Мрак секиру оставил на перевязи, но сдвинул так, чтобы рукоять не искал полдня. Олег целенаправленно двигался прямо к площади, там костры вспыхивали все ярче: гуляки бросали остатки хвороста. Пир был в разгаре, у костров сидели в обнимку, орали песни, бродили по двое-трое, искали вина и новых драк.
Последним шел Мрак. Пусть Олегу виднее спереди, но злая собака и сзади кусает. Надо прикрывать всех троих, эти и от воробьев не отобьются, их куры загребут…
Запах жареного мяса дразнил ноздри, Таргитай шумно глотал слюни. Воздух был пропитан дымом, ароматом вина, хмельного меда, крепкой бражки. Костры бросали багровые блики на лица пирующих. Четверо шли гуськом, зигзагами, старались держаться в темноте. Мрак наконец сообразил как идти, не вызывая подозрений, облапил Таргитая за плечи, потащился с ним пьяной походкой. Лиска, глядя на них, с готовностью обняла за пояс Олега, прижалась.
Пьяные песни слышались со всех сторон. Ритуальные уже отпели, каждая группка гуляк заводила свою. Орали дружно недолго; то ли не помнили слов, то ли смачивали быстро пересыхающие глотки.
Наконец костры пошли так густо, что дальше все было залито багровым трепещущим пламенем. Пьяные мужчины и женщины сидели и лежали, орали песни, обнимались, спорили. Вспыхивали драки, вино и брага лились ручьями, под ногами хрустели обглоданные кости.
Олег старался не ступать на упившихся, но почти из каждой группки, мимо которой с опаской проходили, к ним тянулись руки, пытаясь усадить, напоить, заставить петь. Крупные псы сновали между пирующими, подбирали кости, а то и выхватывали ломти мяса, бесстыдно мочились на мертвецки пьяных, опрокидывали кувшины.
Мрак расслабил мышцы, с таким шумом выдохнул воздух, словно держал взаперти с вечера.
— Свинота!.. Надо же так нажрякаться… Силен Ящер, ничо не скажешь. Простому людишке трудно.
— А непростому? — прошептала Лиска.
— Взгляни на Олега, — посоветовал Мрак.
Олег вместо того, чтобы посмотреть орлом и выпятить грудь, согнулся и втянул голову в плечи, как черепашка в панцирь.
Ближе к холму женщин попадалось меньше. У подножия простые мужики сменились воинами в кожаных доспехах с нашитыми копытами, кожаных шлемах. Песни, впрочем, орали те же, нажирались браги не меньше, а блевали и ползали на карачках, как и простолюдины. Псы тоже не понимали разницы между знатными и незнатными, прыгали через воевод, разливали дорогое вино, как простую бражку.
Еще выше пировали волхвы. Их было столько, что весь холм казался покрытым снегом. Мрак начал бормотать о дармоедах — быка сожрут и еще восхотят, потом и телят затребуют — саранча, а не волхвы. Верно, в каждой деревне должен быть свой дурак, остальным есть о ком поговорить, но ежели дурней заведется много, то все захиреет и передохнет.
Переступая через сонных и пьяных, поднялись к священному Первокамню, краеугольному булыжнику богов, с которого началась земля, весь мир и белый свет, включая звезды, солнце, вирый и подземный мир Ящера. От пурпурной глыбы шел мощный радостный свет. Вокруг Алатырь-камня сидели, привалившись спинами, крепкие воины в кольчугах, при боевых топорах, сапожки из мягкой кожи, красные, а вместо кожаных шлемов блестели бронзовые — с забралами, кольчужными сетками, еловцами на кончиках. Половина спали, бесстыдно раскрыв рты, храпели, другие сонно ерзали, неверными пальцами загребали землю, пытаясь дотянуться до откатившихся кувшинов.
Алатырь-камень был массивной плитой в пять саженей в ширь, семь в длину, но над землей выступал на аршин. Олег облизал пересохшие губы, шепнул:
— Правнуки этих гуляк не увидят его вовсе.
— Почему так?
— Земля не держит.
Мрак кивнул понимающе:
— Не дудка Таргитая! Да еще бычка кладут, а то и кидают. Вон когда ты мордой оземь, то погружался тоже.
Таргитай зачарованно глядел на гигантскую тушу, что закрывала полнеба. Смутно поблескивала широкая полоска стали с крестообразной рукоятью. Нож торчал, воткнутый почти по рукоять. Сбоку слышались глухие удары. Кто-то больно толкнул Таргитая в спину, прошипел:
— Помогай, лодырь! Этого телка даже тебе не сожрать. За один присест, понятно.
Мрак мощно ударил обухом секиры об угол Первокамня. Секиру отбросило с таким страшным звоном, что Олег присел, как кот на песке, и в страхе огляделся. Ближайшие воины замычали, один повел мутными глазами, попытался встать, но отяжелевшее брюхо потянуло вниз.
Мрак сказал с отвращением:
— Свиньи перепились… как свиньи! Нас не тронут, а тронут, размечем как сухие листья. Зря другие племена ухами ляпают, этих приходи и бери голыми руками.
Олег прошептал:
— Сегодня ночь Купалы. Все собираются в купы, и там, вкупе, празднуют. Во всех племенах на сотни верст окрест. Никто ни на кого напасть просто не может.
Мрак, морщась, взвесил секиру в руках, примерился к новому удару.
— Неужто на сотни верст нет трезвого? Он бы стал царем в этом царстве пьяных дураков.
Мрак с силой обрушил обух на красный угол, скривился, но секиру удержал. Поплевал на ладони и начал мерно колотить по краю. Таргитай вскрикнул горестно: