Вихрем взметнуло сухие листья. Зверь проломился через низкий кустарник, подпрыгнул и пошел медленно набирать высоту, отчаянно хлопая по воздуху широкими крыльями, похожими на старые грязные паруса.
Башня вздрогнула как от подземного толчка, вода в чаше пошла кругами. Гольш отпрянул, в страхе оглянулся. В узкое зарешеченное окно привычно врывался знойный солнечный луч, из-за толстой стены слышался гул. Тяжело бухнуло, донесся затихающий свист.
Отшвырнув кресло, Гольш метнулся к окну. Навстречу поднялось удушливое облако оранжевой пыли. Гольш расчихался, слезящиеся глаза полезли из орбит.
Под башней распластался чудовищный уродливый дракон, если этого зверя можно назвать драконом — в шипастой броне, с гребнем, толстый, исполинские крылья бессильно распластал на горячем песке. Со спины чудовища медленно сползали сильно озябшие люди в волчьих шкурах, трое!
Четвертого нес на руках красноголовый волхв, у которого нечеловечески зеленые глаза. Оружия из ножен не вынимал, дракона почему-то никто не страшился. Чудовище от изнеможения закрыло глаза кожаной пленкой, живот подтянуло, а мощная грудь двигалась тяжело. До Гольша донеслись хрипы и стоны. Кожаные, как у летучей мыши, крылья были натянуты на жесткий каркас, сейчас обвисли как тряпки.
Зверь был страшен, такого размера бывали только драконы, но драконы — тонкие и гибкие, как змеи, с прозрачно-радужными крыльями, как у стрекоз, у них чешуйки блестели и переливались всеми цветами, а этот летающий зверь был само воплощение тупой злобы, мощи и ненависти. Вместо чешуи на спине — толстые костяные плиты, а крупные с ладонь чешуйки на животе неприятно отсвечивали синеватой бронзой. Лапы и шея чудовища были короткими, укрытыми панцирем, шипами, наростами.
Гольш зябко передернул плечами. Если драконы летают, как гигантские стрекозы, то это чудовище из другого мира явно взламывает воздух, словно тяжело гудящий жук. Как эти странные люди севера сумели?..
Он кинулся к двери, выкрикнул заклятие, снимающее запоры. Снизу уже донесся грохот, лязг, шум от тяжелого падения. Опять высадили дверь, подумал он со страхом и невольным восхищением. Никак не научатся открывать двери в нужную сторону. Дети Леса!
Измученные, с посуровевшими лицами, они поднимались с трудом, цеплялись за стену. Впереди двигался, зажимая ладонью кровоточащую рану на плече, самый лютый — мог оборачиваться огромным волком, но не считал это магией.
Гольш подхватил Мрака, с тем же успехом мог бы поддержать скалу при землетрясении, — оборотень едва не задавил, лишь положив руку на плечо мага. Налитые кровью глаза глядели невидяще, синие губы прошептали:
— Там жаба с крыльями… Распорядись покормить…
— Жаба? — не понял Гольш.
— Да… Большая такая… И в стойло ее, в стойло…
Олег сзади сказал сипло:
— Не слушай. Он сам зверь, потому сразу о зверях… Мы все сделали.
Из мешка за спиной волхва торчал набалдашник. Дерево блестело как отполированный тысячами шершавых рук гранит, но Гольш ощутил, что Жезл из дерева Прадуба плотнее и древнее любого камня. От него шли незримые волны древней мощи, мощи того времени, когда мир был пуст не только людьми, не было даже богов.
— Неу…жели?
— А ты думал, — прохрипел Мрак, он с усилием тащил себя со ступеньки на ступеньку. — Для нас это дунул-плюнул и все. Мы тоже не левой ногой сморкаемся. Тебе взяли эту палку, девке — бусы, Тарху тоже досталось… на орехи.
В большой комнате Гольша повалились на мягкие диваны. На безобразно низких столиках с едва слышными хлопками возникли цветы и роскошные фрукты. Гольш увидел темное лицо Мрака, поспешно щелкнул пальцами. Перед оборотнем появился ломоть мяса на широком блюде. По залу пошел аромат, изгои и даже амазонка шумно сглотнули слюни. Гольш тихонько выругал себя, оторвался от мирской жизни, повел ладонями, сказал Слово.
Поверх сочных яблок и груш с тончайшей кожей, сквозь которую просвечивали семечки, поверх отборного винограда из сада падишаха пери, поверх груды инжира и персиков рухнули, смяв и раздавив, ломти недожаренного мяса. Зло шипели, распространяя с ума сводящий запах, — магия сорвала их вместе с вертелами прямо из королевской кухни!
— Вот это волхв, — сказал Мрак сипло. Он ухватил ломоть обеими руками, впился зубами. — Эт не землю… как гнилой орех… Такая магия в хозяйстве…
Он наливался силой на глазах, лицо розовело. Олег ел медленнее, хотя голодный блеск в глазах кричал на весь зал, что молодой волхв готов сожрать все на столе, изжевать скатерть и объесть ножки стола.
— Как пережили натиск? — спросил он с набитым ртом.
— Отбиваться легче, — ответил Гольш, — если предупрежден. Я не высовывался. Сижу в башне, сюда не подступиться.
— В заточении? — спросил Таргитай наивно.
Гольш подумал, кивнул:
— Ты, отрок, всегда смотришь в сердцевину. Я в заточении. Башня окружена.
Олег с трудом поднялся, выглянул в зарешеченное окошко.
— Вроде никого не видать…
Гольш с сожалением посмотрел на молодого волхва.
— На этот раз — маги. Их мощь окружает башню незримым барьером смерти…
— А как же мы? — не понял Таргитай.
— То-то меня что-то щекотнуло, — сказал Мрак небрежно.
Гольш обратился к Олегу, верному ученику:
— Я сам было ахнул. Такую стену проломить под силу только богам! Но теперь ясно: с вами Жезл, вы под его защитой.
Мрак уважительно покосился на невзрачный с виду набалдашник. Простой, как трое невров. На языке оборотня крутилось насчет хорошего дерева на топорище, но Мрак смолчал. Был занят: ухомякивал мясо за обе щеки.
За Мраком отвалились от стола Олег и Таргитай: ели медленнее, как и работали. Лиска еще торопливо ела, похожая на голодную кошку. На сгорбленной спине выступали острые позвонки. Шея была настолько худая, что видно было, как с трудом двигался кусок мяса, а когда ела морковку, то она еще долго просвечивала в боку.
— Они пришли на другой день после вашего ухода, — объяснил Гольш. Он жадно всматривался в исхудавшие лица, более строгие и четкие, чем всего месяц тому. — За вами не бросились сразу, думали, вы здесь. Дважды я выдерживал атаки, у меня погибли все слуги, а магия истощилась вся…
— Неужто? — изумился Мрак. Он обвел взглядом стол, где объедки незаметно исчезали, а взамен появлялись новые яства. — Олегу бы так истощать…
Гольш отмахнулся: