– Не знаю, – ответил тот. – Видимо, раны довольно серьезные. Гектор говорит, что его светлость очень беспокоен, мечется в постели.
– Прошлой ночью было то же самое, – заметила Тара. – Я уверена, что у него высокая температура.
– Похоже, его беспокоит рана на голове, – проговорил мистер Фалкирк. – И видимо, даже больше, чем рука. Помню, когда я терял сознание, я чувствовал боль, хотя и не понимал, где нахожусь и что со мной случилось.
Когда пришла ночь и Тара осталась с герцогом одна, она присела к нему на кровать и принялась осторожно растирать ему лоб.
Сначала голова его металась по подушке, но мало-помалу он успокоился.
«Похоже, я и в самом деле приказываю боли уйти», – подумала Тара, вспомнив, что именно так говорили дети.
Однако вскоре от неудобного положения рука затекла, и Тара примостилась на краешке кровати, притянув герцога к себе, точно так же, как тогда, на вершине горы.
С того момента, как она начала ухаживать за ним, а точнее, когда его ранили, герцог уже не казался Таре тем грозным, наводящим ужас вождем клана, который женился на ней исключительно из желания отомстить Килдоннонам.
Она стала относиться к нему, как к мальчишкам из приюта. Грубые и жестокие, они, стоило только удариться или порезаться, тут же бежали к ней в поисках сочувствия и ласки, как бежали бы к своей маме.
И поскольку Тара знала, что заменяет им мать, она изо всех сил старалась не только успокоить боль, но и внушить мальчишкам, что они должны иметь мужество переносить ее – качество, которое наверняка пригодится им в будущем.
По приюту ходили страшные легенды о том, как жестоко обращаются со своими подмастерьями хозяева.
И Тара всегда просила миссис Бэрроуфилд не доверять тем, кто видит в бедных сиротах лишь дешевую рабочую силу, а не таких же, как они, людей, способных мыслить и чувствовать.
Когда из приюта уходили мальчишки, которых она особенно любила, – бледные и испуганные, они до смерти боялись будущей незнакомой жизни, – Тара заливалась горючими слезами. Как бы она хотела уберечь их от жестокого мира! А в том, что он жестокий, она ни капельки не сомневалась.
Вот так же хотела она уберечь и герцога, и не только от физических, но и от нравственных страданий, выпавших на его долю.
Она чувствовала, что страдания эти, словно смертельный яд, отравляют все его существо, портят его характер.
На третью ночь герцог пришел в себя.
Тара, по обыкновению, лежала рядом с мужем и легонько растирала пальцами его лоб, когда он открыл глаза.
– Хочу… пить… – невнятно произнес герцог.
В первое мгновение она решила, что это ей почудилось.
Потом, осторожно вытащив у него из-под головы руку и уложив его на подушку, сказала:
– Сейчас я принесу.
Спрыгнув с высокой кровати, она метнулась к столику и вернулась со стаканом ячменного отвара. Осторожно приподняв герцогу голову, Тара поднесла к его губам стакан.
– Хотите есть? – спросила она. – Я могу вам принести немножечко теплого супа. Если бы вы смогли проглотить хоть несколько ложек, я уверена, вы бы почувствовали себя намного лучше.
Некоторое время герцог смотрел на нее отсутствующим взглядом, а потом спросил:
– Что… со мной… произошло?
– Несчастный случай, – ответила Тара.
– Где?
– У пирамиды. Вы упали, стукнулись об острый камень и расшибли голову.
– А… да… Помню…
Герцог закрыл глаза, и Тара решила, что он опять впал в забытье. Боясь, что не услышит, если он позовет, она не ушла на свою кушетку, а осталась у его кровати.
Проснулся герцог спустя два часа.
– А почему… вы здесь? – спросил он.
– Я ухаживаю за вами, – объяснила Тара. – Доктор вами очень доволен.
– Кто-то… выстрелил в меня?
– Да. Но это произошло случайно.
– Кто… это сделал?
– Я его не разглядела, – ответила Тара. – Все мое внимание было сосредоточено на вас.
На сей раз она заставила герцога проглотить несколько ложек бульона из говядины и оленины, который, чтобы не остыл, хранили в ящике, набитом сеном, стоявшем у камина.
– Больше… не хочу, – наконец проговорил герцог.
– Ну пожалуйста, съешьте еще ложечку! – принялась упрашивать его Тара. – Вы сразу почувствуете себя лучше. Я ужасно за вас волновалась, ведь вы столько времени ничего не ели!
И она поднесла ложку к его губам. Герцог съел еще немного супа, но потом закрыл глаза, давая тем самым понять, что больше не хочет.
Утром ее сменил Гектор, и Тара отправилась к себе, однако она была настолько взволнована, что заснуть так и не смогла, В полдень она вернулась в комнату герцога.
– Я умыл его светлость и побрил его, – доложил Гектор. – Он немного поел, а потом заснул.
– Пойду прогуляюсь, – сказала Тара, – а потом снова к нему зайду.
Она вышла из комнаты, миновала главный зал и, подойдя к лестнице, увидела, как по ней поднимаются трое – вождь клана Килдоннонов и два его сына.
Тара смотрела на них, недоумевая, зачем они заявились в замок. Сопровождал незваных гостей мистер Фалкирк, который бросил на нее, как ей показалось, предостерегающий взгляд.
– Килдонноны пришли к вам, – сказал он Таре.
– Ко мне? – удивилась она.
– Совершенно верно, герцогиня, – подтвердил старший Килдоннон.
Они прошли в главный зал, и мистер Фалкирк закрыл дверь.
– Хотя все в один голос уверяли меня, что это несчастный случай, – начал вождь Килдоннонов, – я узнал, что в герцога стреляли, когда вы с ним были на вершине Бен-Арк.
Тара смотрела на Килдоннона, но она чувствовала, что мистер Фалкирк не спускает с нее глаз.
– Я хочу знать правду, герцогиня! – заявил Килдоннон. – Поскольку вы там были, вы наверняка видели, кто пытался убить герцога. Я подозреваю, что это один из моих сыновей, и хотел бы знать, так ли это, прежде чем Маккрейги начнут нам мстить,
Голос вождя звучал настолько сурово, что у Тары перехватило дыхание. Случилось то, чего она так опасалась.
– Боюсь, вас неверно информировали, сэр, – помолчав, проговорила она. – Герцог сам ранил себя своим же собственным ружьем. Это произошло совершенно случайно. Он споткнулся и упал, ударившись об острый камень, ружье выстрелило, и пуля попала ему прямо в руку.
– Вы в этом уверены? – усомнился старший Килдоннон.
– Конечно, ведь я была там, – ответила Тара. – Полагаю, вы слышали, что герцог потерял сознание. Однако причиной тому была не рана в руке, а та, которую он получил, ударившись головой о камень пирамиды.