Сэр Родерик довольно улыбнулся, обрадованный комплиментом племянника.
– Я и сам часто так думаю, – сказал он. – А кто, на твой взгляд, мог бы написать портрет Астары? Можешь ли ты кого-нибудь порекомендовать? Два итальянца уже пытались это сделать, но оба неудачно.
Вулкан впервые после своего возвращения посмотрел на Астару. Его взгляд показался ей равнодушным.
Она с мольбой заглянула ему в глаза, уверенная, что он должен понять, как она его любит и как хочет объяснить ему, почему его обманывала.
– Только два художника в состоянии отдать должное красоте Астары, – произнес наконец Вулкан, – это великий Боттичелли – и ваш покорный слуга!
Астара ахнула, услышав окончание фразы, а сэр Родерик воскликнул:
– Великолепная идея! И когда ты приступишь к ее осуществлению?
– Я сомневаюсь, удовлетворит ли вас результат, – ответил Вулкан, – и, разумеется, это вопрос времени.
– Следует ли это истолковать таким образом, что ты снова куда-то уезжаешь? – осведомился Уильям.
Он вошел в салон вслед за дядей, но Астара даже не заметила его присутствия.
– Очень скоро, – ответил Вулкан.
– Значит, Астаре повезло, и ей не придется мучиться, позируя тебе, – небрежно заявил Уильям, – тем более, насколько я могу судить, ты недостаточно известен, чтобы претендовать на такую прекрасную модель.
Теперь не осталось ни малейших сомнений, что Уильям намеренно держал себя так нелюбезно. Вероятно, сэр Родерик не хотел допустить продолжения конфликта между племянниками, поэтому он сказал Вулкану:
– Пойдем, я покажу тебе картины, приобретенные мной за последние два года. Ты составишь нам компанию, Астара? Ведь, в конце концов, мы выбирали их вместе.
Астара торопливо подошла к сэру Родерику. При этом она увидела, как вытянулось лицо у виконта, и ей внезапно захотелось расхохотаться. Впервые после своего приезда в Уорфилд-хауз он потерял самообладание и стал похож на избалованного ребенка, у которого забрали любимую игрушку.
Сэр Родерик демонстрировал свои новые приобретения с нескрываемой гордостью. Они обошли салон, разглядывая висящие на стенах картины. Астара не слишком удивилась, обнаружив обширные познания Вулкана. Он мог одним словом или краткой фразой разъяснить особенности каждого художника, на которые она до этого не обращала внимания.
– Капризный гений! – сказал он про Пьетро ди Козимо, и она поняла, что лучше просто не скажешь.
– А что вы скажете об этом Ван-Эйке? – немного робея, спросила она.
– Его картинам всегда присущи поразительная сдержанность и уверенный мазок, – ответил Вулкан.
– А Рубенс? – поинтересовался дядя.
Астара ждала. Она знала, насколько он гордится Рубенсом, купленным ими в Париже, и как обидится, если почувствует пренебрежение племянника.
– Рубенс всегда «думал» кистью, – ответил Вулкан. – Он укрупнял жизнь и прославлял ее.
Сэр Родерик ликовал.
– Я перевесил охотничьи картины отца в библиотеку и холл, – сказал он, когда они подошли к дверям салона. – Мне хочется услышать твое мнение насчет одного Вуттона, которого твой дед приобрел уже перед самой кончиной. Как тебе кажется, он настоящий? У меня сложилось ощущение, будто он либо написан кем-то из его учеников, либо полная подделка.
Они прошли через холл в библиотеку, и Астара с облегчением увидела, что Уильям и Лайонел остались в салоне.
В библиотеке горело лишь несколько свечей, и сэр Родерик приказал лакею зажечь остальные. Пока Вулкан разглядывал картину, Астара не сводила с него глаз. Она надеялась, что Вулкан хотя бы прикоснется к ее руке или скажет ей что-нибудь ободряющее, если сэр Родерик отойдет от них. Он ведь должен заметить ее чувства, думала она в отчаянии. Он должен понимать, как она тревожится и боится, что он рассердился на ее обман. Однако Вулкан вел себя так, словно ничего не замечал. Когда же он наконец стал прощаться, Астара с отчаяньем подумала, как трудно ей будет прожить эту ночь и дождаться того мгновения, когда она снова сможет увидеть его и побыть с ним наедине.
Сэр Родерик проводил его до дверей, но, хотя она шла рядом, Вулкан обращался только к дяде.
– Я был бы рад, чтобы ты остался здесь, – говорил дядя, – но, полагаю, ты неплохо устроился на старой мельнице. Я слышал, что у тебя там симпатичное жилище.
– Вы должны непременно сами приехать ко мне и посмотреть, – заявил Вулкан, – хотя мой дом, разумеется, не может соперничать по великолепию с Уорфилд-хаузом!
– У меня слишком много дел, которые я намерен сделать, пока живу здесь, – ответил сэр Родерик. – Я надеюсь, что ты поможешь мне, по крайней мере в отношении картин.
– С превеликим удовольствием. Только боюсь, что скоро снова уеду в путешествие, а перед этим все время уйдет на подготовку к нему.
– Но все-таки постарайся выкроить для меня хоть чуточку своего драгоценного времени, – сказал сэр Родерик, допустив легкую насмешку в слове «драгоценного».
– Я не сомневаюсь, что мои кузены окажутся вам полезней, чем я, – заметил Вулкан с явным подтекстом.
Мужчины посмотрели друг на друга.
– Ты в этом уверен? – спросил сэр Родерик.
– Абсолютно уверен! – ответил Вулкан. Он протянул руку.
– Доброй ночи, дядя Родерик, и спасибо за интересный вечер.
Астара затаила дыхание. Неужели он говорил эти слова всерьез? Она узнает наверняка, подумала Астара, когда он дотронется до нее. Но не успела она протянуть ему руку, как Вулкан поклонился ей.
– Доброй ночи, мисс Биверли, – произнес он. – Рад был познакомиться! – И ушел.
Лишь собрав всю свою волю, Астараудержалась и не бросилась вслед за ним.
«Как ты можешь покинуть меня? – хотелось ей крикнуть ему вдогонку. – Как ты можешь быть таким жестоким!»
Словно во сне прозвучали в ее сознании слова дяди. Он спрашивал, не устала ли она и не хочет ли пойти к себе в комнату.
Вероятно, она ответила ему правильно, потому что следующее, что она увидела, была ее комната. Она находилась в ней одна, а по ее лицу ручьями текли слезы. Она потеряла все… все, что имело для нее какое-то значение в целом мире!
Астара торопливо шла через лес. Она не бежала, а шла, но так быстро, насколько хватало сил. Было всего лишь семь часов утра, но она не сомневалась, что Вулкан, как и ее отец, ранняя пташка. Она опасалась, что не застанет его дома, что он уедет в Лондон еще до ее прихода.
Заснуть Астара так и не смогла и пролежала всю ночь, размышляя, что же ей делать. Однако любое решение казалось ей безнадежным и неосуществимым и заканчивалось, как и все предыдущие, горькими слезами.