Словно звездный свет проник в нее и она сама становилась звездой.
Она понимала, что и герцог ощутил этот необычный свет, который назывался божественным.
Безотчетно она придвинулась ближе к нему.
Его руки теснее обвились вокруг нее, обостряя переполнявшие ее чувства.
Чувства эти были столь сильны и кристальны, как будто их послал сам Бог, и она поняла — это Любовь.
Любовь умопомрачительная и всеобъемлющая.
Герцог вновь овладел ее губами, и она ощущала, что принадлежит уже не себе, а ему.
Когда он поднял голову и взглянул на нее, ее лицо светилось неземным счастьем.
В целом мире он не мог бы найти более прекрасного лица.
А по тому, как она смотрела на него, он понял, что боготворим ею.
— Моя дорогая, как тебе удалось пробудить во мне такие чувства? — прошептал он.
И вновь приник к ее губам.
Теперь он целовал уже не ангела, а женщину, которую безумно желал.
Так как они были в часовне и только что пережили неописуемый ужас, чувства его к Лавеле не имели ничего общего с тем, что он испытывал когда-либо к другим женщинам.
Наконец, немного придя в себя, он поцеловал ее более трепетно и сдержанно.
— Я думаю, никто не должен знать, что случилось здесь сегодня, — промолвил он.
— А слуги… не проговорятся? — спросила неуверенно Лавела.
— Я позабочусь об этом! — ответил герцог.
Он ласково посмотрел на нее.
— Я хочу, чтобы сейчас ты пошла спать и забыла о случившемся, а помнила лишь замечательный вечер, когда ты была так счастлива.
— Как я могу забыть это… если вы… все еще… в опасности? — тихо произнесла Лавела.
— Пока я в полной безопасности, — уверил ее герцог, — а мой бессовестный кузен по крайней мере в течение сорока восьми часов не будет в состоянии причинить кому-либо вреда!
— Н… но… после этого…
— После этого я буду полагаться на тебя и, конечно, на Бога, и все будет хорошо, — просто сказал герцог.
Его искренность и чистосердечие, с которым он произнес эти слова, в другое время удивили бы его самого.
Глаза Лавелы вновь излучали свет, изгнавший тревогу.
— Я буду делать то, что вы скажете, — молвила она, — 4 — но… обещайте, что будете…'осторожны.
— Мы поговорим об этом завтра.
Герцог взял ее за руку, и они вышли из часовни, оставив ее с непогашенными свечами.
У лестницы, ведущей на этаж, где находилась спальня Лавелы, герцог вновь поцеловал ее.
— Доброй ночи, моя любимая, счастливых тебе снов, и забудь о кошмаре, через который мы прошли.
— Я буду… видеть сны… о вас, — ответила Лавела.
Он глядел ей вслед, пока она не поднялась наверх.
Она помахала ему рукой и исчезла из виду.
Он направился в холл.
Как он и предполагал, ночной сторож и лакей были там.
В открытую входную дверь врывался холодный ночной ветер.
Герцог еще успел увидеть почтовую карету, запряженную двумя лошадьми, отъехавшую уже на значительное расстояние.
Она покатила по мосту, переброшенному через озеро.
Вскоре она скрылась под ветвями древних дубов, возвышавшихся по обе стороны длинной подъездной дороги.
Шелдон Мур резко сказал:
— Закрой дверь!
Лакей повиновался — задвинул два засова и повернул ключ в замке.
Потом герцог предупредил ночного сторожа и лакея, что о ночном происшествии не следует говорить никому в доме и где-либо еще.
К этому он прибавил, что в случае огласки они будут моментально уволены без рекомендаций.
— Я не говорил такого раньше никому из моих служащих, — заметил герцог, — но поскольку это дело очень серьезное, я хочу услышать от вас слово чести, что никому и никогда не расскажете об этом.
— Даю вам слово чести, ваша светлость! — произнес ночной сторож, и лакей повторил за ним эту фразу.
Уходя, герцог спросил:
— Откуда приехала эта карета?
— Из Лондона, ваша светлость, и кучер говорил мне, они почти четыре часа ехали сюда из-за того, что его преподобие останавливался по дороге у каждой гостиницы, чтобы выпить.
Герцог не произнес ни слова, и лакей продолжал:
— Кучер, ваша светлость, попросил у меня кружку эля, когда приехал, и я дал ему. А когда они отъезжали, он уже распевал песни.
Герцог подумал, что от священника, которого посчастливилось нанять Джослину, ничего иного и не следовало ожидать.
Он знал, в Лондоне всегда можно найти того, кто согласится сочетать пары поздней ночью.
Их часто использовали неразборчивые в средствах женщины, готовые поймать в супружеские сети напившихся богатых мужчин, не соображающих, что с ними происходит.
Если б его женили на Фионе, ему, возможно, и не удалось бы доказать, что брачная церемония была незаконной.
Кроме того, как и рассчитывал Джослин, герцог вряд ли решился бы затеять такого рода судебный процесс, потому что слишком дорожил честью семьи.
Он поднимался к своей спальне, ощущая неизмеримую благодарность за дарованное ему избавление от подобного отчаяния.
Он чудом избежал ловушки, которая; несомненно, разбила бы всю его жизнь.
Готовясь ко сну, он думал о Лавеле.
Не только о том, как она прекрасна, но и о том, какой она оказалась находчивой и умной.
Другая женщина не смогла бы найти какой бы то ни было способ предотвратить эту женитьбу.
Джослин так изобретательно все продумал.
Очутившись в комнате герцога, кузен воскликнул не своим голосом:
— Несчастный случай, Шелдон! В часовне, как ни странно! Я думаю, тебе лучше спуститься туда поскорей!
Упоминание о часовне сразу навело герцога на мысль о Лавеле, и он спросил:
— Кто там? Что случилось?
— Некогда обсуждать, — ответил Джослин, — ты лучше поспеши за мной!
Он устремился вперед, и герцог не мог больше задавать вопросы.
Когда он спустился в часовню, там уже была Фиона.
Джослин тотчас вынул револьвер, и герцог понял, что его заманили.
Он вдруг подумал, как символично, что Лавела, столь похожая на ангела, использовала такую статую, чтобы спасти его.
Он очень гордился этими двумя баварскими ангелами.
Он надеялся, что того, который лежит теперь на каменном полу, удастся полностью восстановить.