Как правило, памятники природы находятся далеко от населенных человеком мест, движение к ним затруднено. А тут памятник природы расположен непосредственно в городе!
Петербург — не единственный город, расположенный на реке шириной от 600 до 1200 метров. Но это единственный большой город, расположенный на такой широкой, полноводной и притом такой короткой реке.
Конечно же, уникальный облик городу придает не это обстоятельство. В Санкт-Петербурге много такого, чего больше нет нигде.
Скажем, кремли и соборы есть в большинстве старых русских городов, но нигде нет и не может быть Кунсткамеры, Петропавловской крепости, Казанского собора или Адмиралтейства. Это уникальные сооружения, каким нет прямого подобия на Земле.
Разумеется, и в Петербурге много «такого же» или «похожего». Понимая логику царя-патриота Александра III, все же замечу: Спас-на-Крови — на редкость заурядное, прянично-московское сооружение. Таких храмов в стиле «нарышкинского барокко» — десятки в одной Москве.
Улица Марата или Ползунова мало отличается от любой «среднеевропейской» улицы в любом другом городе Европы. Временами останавливаешься с изумлением: а почему это Петербург? Это же до смешного похоже на Берлин… Или на Краков? Непонятно… А некоторые здания на улице Ползунова просто до смешного похожи на Валликраави в Тарту.
Тем более заурядны, не уникальны районы стандартной шлакоблочной и кирпичной застройки в Автово или в Калининском районе.
Но заурядное, обычное есть везде. А в Петербурге много такого, чего нет нигде, никогда не будет и быть не может. Да еще эти уникальные места сопряжены между собой, образуя целые совершенно уникальные урочища. С балюстрады Исаакия можно увидеть Сенатскую площадь, Медного всадника и Стрелку Васильевского острова с Двенадцатью коллегиями и с Менделеевской линией. С Дворцовой набережной отлично видны и Петропавловская крепость, и Стрелка Васильевского острова.
Почти весь центр Санкт-Петербурга — уникальное и очень емкое городское урочище.
Неизбежность мозаичности
И вот еще что: ядро городской застройки, состоящее из уникальных городских урочищ, находится на самом «шпиле» стыка ландшафтных сред, на самой точке пересечения природных границ.
Город растет: появляются районы с другой, более современной архитектурой, строятся дачные поселки, входят в городскую среду города-сателлиты. Все это, выражаясь профессиональным языком, разрастание петербургской городской агломерации приводит не к сокращению, а скорее к усилению мозаичности.
Во-первых, потому, что расширение города абсолютно в любую сторону, куда бы он ни рос, не разрушает изначально заданного уровня мозаичности, не делает ландшафт менее емким и уникальным: ведь сохраняется центр.
Во-вторых, Петербургская агломерация реально может разрастаться только в географическом контуре, границы которого заданы городами-спутниками. Они изначально, согласно державному замыслу, составили единую с самим Петербургом систему сопряженных с ним городов.
Движение города вдоль южного побережья Финского залива идет в направлении Петродворца. Разрастание на юго-запад или юг, на более высокие и удаленные от моря, более «крепкие» места может вестись только в сторону Ропши и комплекса Царского Села, Павловска и Гатчины. На восток, в сторону Ладоги, не выходя из поймы Невы, — в сторону Петрокрепости.
Даже развитие города путем осушения Финского залива и строительства на обнажившемся дне или специально сделанных насыпях приблизит зону городской застройки к Кронштадту. Только к северу от Петербурга нет таких исторических городов-сателлитов, «метящих» границы агломерации. Но и там, как бы дополняя планы XVIII века, появилось множество дач — в том числе дач известнейших людей, законной славы Петербурга. И получается — разрастаясь по Карельскому перешейку, Петербург будет приближаться к Пенатам И. Репина… М-да.
Получается, что Петербург растет и, более того, обречен расти в тех же, давно заданных, географических рамках. Именно в них появляются все более разнообразные антропогенные ландшафты.
Этот вывод исключительно важен для судеб Санкт-Петербургского городского урочища. Получается, что при любом теоретически возможном росте города в любом из направлений не только уровень мозаичности сохранится (а скорее и возрастет), но принципиально сохранятся и емкость, и уникальность исторически сложившегося ландшафта.
— Как ефрейтор соединил время и пространство? Сказал: «Копать отсюда и до обеда».
Армейский анекдот
Время везде течет по-разному!
Иногда бывает очень легко убедиться в каких-то положениях науки. Проведите целый день в глухом лесу, и вы убедитесь — любые события происходят здесь гораздо реже, чем на реке или на опушке. То есть что-то происходит и здесь: то играют мотыльки над травой, то ветерок повеял, то пробежала рыжая лесная мышь, на ваших глазах поймала жука, утащила. А под вечер, когда уже вышел на небо рогатый серпик месяца, бесшумно пролетела крупная серая сова.
Но если вы выйдете на луг или к тихому лесному озерцу — событий за день произойдет гораздо больше, чем в гуще леса. Гораздо чаще повеет ветерок, и переменит направление, и зашуршит листьями разных деревьев. Чаще пробегут зверюшки и пролетят птицы, причем будут они разнообразнее. Вокруг будет больше писка и шума.
Еще больше разнообразия, движения, событий — у большой реки; особенно там, где в нее впадают малые реки. И особенно если в одних местах к реке стеной подступает лес, а в других — луг.
Всякий бывалый человек подтвердит вам, что «эффект краевых границ» — это то, что можно наблюдать собственными глазами, на протяжении одного дня.
Но за один день или сутки можно наблюдать только за «биологической активностью», да и то далеко не всех живых существ.
А ведь и геологические процессы идут в разных местах с разной скоростью. В лесу формируется почва, а ручейки уносят часть грунта в реки побольше. Но эти процессы идут медленно, еле заметно. А на реке? Вода мутная от грунта (не то что прозрачная вода лесных ручейков), в русле громыхают камни; за считанные месяцы река намывает косы, отмели, чуть ли не целые острова, а после сильного дождя можно услышать надсадный грохот: валится в реку целый кусок подмытого берега, многие тонны, десятки тонн твердого грунта.
Работа воды прекрасно видна на большой реке и почти незаметна в глухом лесу. Ведь с миллионов квадратных километров ручейки, речки, реки побольше сносят грунт, собирают в одном ландшафте, не очень большом по размеру. То, что проносит за год Нева (порядка 50 квадратных километров водной поверхности), то, что откладывается в ее пойме и в устье, собрано с площади примерно 300 тысяч квадратных километров.
Астрономическое время определяется движением светил; по этому времени мы и живем, это время едино во всех уголках Земного шара.