— Это только начало. — Хелен улыбнулась. — Ты молодец! Теперь они у тебя забегают.
— Мне показалось, это сработало. А плееры и телефоны я теперь отбираю.
— О, для них страшнее наказания нет, — рассмеялась Хелен. — Куда интереснее слать эсэмэски приятелям или даже мне, чем слушать, что ты им талдычишь. — Обе рассмеялись. — В выходные‑то удалось расслабиться?
— Отчасти. В субботу ходила в парк, а в воскресенье работы проверяла. — И слопала две пинты мороженого, пиццу и целый пакет печенья, прибавила про себя Виктория. Она прекрасно понимала, что это показатель ее безволия, ее слабости. Она всегда начинала много есть на нервной почве и всякий раз говорила себе, что это в последний раз. Ей уже виделось неизбежное возвращение к четырнадцатому, а то и к шестнадцатому размеру. В ее гардеробе имелась одежда четырех размеров. Если столько есть, и глазом моргнуть не успеешь, как окажешься в шестнадцатом, чего бы очень не хотелось. Надо опять сесть на диету. Этому, как видно, конца не будет. Несмотря на все благие намерения, без друзей, без личной жизни, без какого‑либо общения, да еще и в состоянии неуверенности в своей профессиональной состоятельности, риск растолстеть очень велик. Благих намерений хватает ненадолго. При первом намеке на проблему она хватается за мороженое, печенье или пиццу. А в эти выходные и вовсе позволила себе и то, и другое, и третье, и теперь у нее в голове звучал сигнал тревоги: остерегись, пока процесс не вышел из‑под контроля!
Хелен понимала, как нелегко Виктории, как она одинока, а ведь она совсем еще молоденькая и неопытная. Да и девочка, кажется, хорошая.
— Ну, ничего, в следующие выходные сходим вместе в кино или в парк на концерт, — предложила она.
— Я с удовольствием! — обрадовалась Виктория. Она пока еще чувствовала себя чужой в коллективе, да и к тому же она была самым молодым педагогом в школе. Хелен была вдвое старше, но Виктория ей нравилась. Она была славная и, как успела заметить Хелен, старательная и преданная делу. Наивная, конечно, но быстро поумнеет, решила Хелен. Поначалу всем тяжело, особенно со старшими учениками. Четыре последних класса школы самые трудные. Но Хелен хотелось верить, что Виктория справится, главное — держать их в узде.
— Ты в преподавательскую? — спросила Хелен. — А у меня еще урок. Увидимся позже.
Виктория кивнула и зашагала по коридору. В преподавательской никого не было. Все ушли обедать, а она старалась пропустить обед. У Виктории в портфеле лежало яблоко, и она дала себе слово этим и ограничиться. С яблоком в руке Виктория села за тетради. И снова ребята ее порадовали. Среди ее учеников явно были способные дети. Оставалось только надеяться, что она окажется не глупее их и сумеет до конца учебного года удерживать их интерес к предмету. Пока она была в себе не уверена. Стоять в классе лицом к лицу с реальными людьми оказалось куда труднее, чем она ожидала, и, чтобы держать их под контролем, потребуется больше, чем дисциплина. Она уже получила ценные советы от Хелен, да и Карла Бернини, уходя в декрет, оставила ей учебный план на весь год, но Виктория видела, что для того, чтобы держать ребят в тонусе, придется постоянно тем или иным способом подогревать их интерес к предмету и подавать материал ярко и эмоционально. И она ужасно боялась, что эта задача окажется ей не по зубам и она провалит все дело. У нее не было большего желания, чем достойно справиться со своей работой. Ее не волновало, что платят мало. Это ее призвание, и она мечтает стать настоящим педагогом, таким, кого ученики вспоминают и годы спустя, когда выходят в самостоятельную взрослую жизнь. Она пока не знала, получится ли у нее, но старалась изо всех сил. Это ведь только начало, учебный год еще только‑только стартовал.
Следующие две недели прошли у Виктории в борьбе за внимание учеников. Она отбирала плееры и мобильники, давала зверские задания на дом, а однажды, когда десятый класс совсем распоясался, повела ребят на прогулку по окрестностям и заставила их потом написать о своих впечатлениях о прогулке. Она старалась придумать что‑то нестандартное, а заодно и получше узнать каждого ученика четырех вверенных ей классов, и по прошествии двух месяцев ей стало казаться, что некоторые ребята ее даже полюбили. По выходным она напрягала мозги в поисках новых идей и проектов, придумывала, какие книги дать им прочесть для последующего обсуждения. Уж скучными ее уроки точно нельзя было назвать. К концу ноября у Виктории появилось чувство, что дело сдвинулось и ее даже начинают уважать. Конечно, не все ее приняли, но теперь, по крайней мере, ее больше не игнорировали, а внимательно слушали. Садясь в самолет, чтобы навестить родных в День благодарения, она была полна гордости, но в этом состоянии она пребывала ровно до момента встречи с отцом, который вместо приветствия смерил ее недоуменным взглядом. Они приехали встречать Викторию всей семьей, и Грейси кинулась сестре на шею, а та расцеловала ее в обе щеки. Отец же изрек:
— Ого! Вижу, с мороженым в Нью‑Йорке полный порядок. — Джим улыбался во весь рот, а мама поморщилась — но не от его бестактности, а от внешнего вида дочери. Виктория опять набрала все, что с таким трудом сбросила, — ведь ей приходилось подолгу сидеть, проверяя тетради и готовясь к урокам. На ужин она по большей части брала навынос еду из китайского ресторана и молочно‑шоколадные коктейли. Конечно, она не отказалась от мысли сесть на диету, но пока до этого так и не дошло. Все ее внимание было занято работой и учениками, а отнюдь не собой. Она продолжала есть «неправильную» еду, черпая из нее энергию, удовольствие и силы.
— Ты прав, пап, — буркнула в ответ Виктория.
— Девочка моя, почему же ты не готовишь себе рыбу и овощи на пару? — спросила Кристина. Виктория была потрясена тем, что после трех месяцев разлуки первые вопросы родителей были снова о ее весе и о еде. Грейси же смотрела на сестру и сияла от счастья. Ей было неважно, сколько весит Виктория, она ее просто любила. Взявшись за руки, девушки прошли к месту выдачи багажа, и обе не могли нарадоваться встрече.
В День благодарения Виктория помогала матери готовить индейку, а потом с удовольствием сидела за семейным ужином, тем более что на сей раз отец не отпускал резкие комментарии насчет ее внешности. Погода стояла мягкая и теплая, и после ужина, когда они перебрались в сад, мама спросила:
— Нравится тебе там? — Кристина до сих пор не понимала выбора дочери.
— Не то слово! — Тут Виктория с улыбкой повернулась к сестре. — Должна сказать, десятиклассники у меня — просто кошмар! Поголовно маленькие чудовища вроде тебя. Я все время отбираю у них айподы, чтобы урок слушали.
— А ты задай им написать стихотворение, — предложила Грейси. — Нам задавали. Прикольно!
— Классная идея! — Виктория сразу оценила предложение. Одиннадцатому и двенадцатому классам она собиралась дать подобное задание ближе к Рождеству, но чтобы заставить писать стихи десятиклассников… Идея показалась ей интересной. — Спасибо, Грейси.
— А ты почаще со мной советуйся насчет десятых, — важно проговорила Грейси, — сама десятиклассница.