– Я даю тебе последний шанс, Меланжель. Скажи нам, почему из всех вы выбрали Галена, и не один раз, а дважды – потому что я знаю, Кел заплатил феям-крошкам за то, чтобы они его изувечили. Почему для Кела так важно, чтобы Гален не оказался в моей постели? – Я велела Готорну немного отодвинуться, чтобы она могла говорить, если пожелает.
– Я не предам своего господина, потому что я Келу присягала. Я никогда не служила твоему слабовольному отцу.
Я ей сладко улыбнулась.
– Мой отец слишком велик, чтобы его память задевали булавочные уколы. Ты не ответила на мой вопрос.
– Ни магией, ни пытками ты не заставишь меня позабыть мою верность. – Она бросила презрительный взгляд на Хафвин, склонившуюся над раной Адайра.
– Айслинг, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы подойти к нам на минутку?
– Это только царапина.
Будь он человеком, ему наложили бы не меньше десятка швов. Я бы такую рану царапиной не назвала, но это его дело. Он подошел к нам с мечом наготове.
– Убери меч, Айслинг.
Он замешкался на миг, а потом убрал.
– Что тебе нужно от меня, принцесса, если не мой меч?
– Если ты покажешь свое лицо женщине-сидхе, она скажет тебе все, о чем ты спросишь?
– Ты хочешь, чтобы я ее околдовал и допросил?
– Да.
Глаза Меланжель слегка расширились.
– Я никогда не использовал свою власть таким образом.
– Но это получится?
Он подумал.
– Да.
– Тогда давай посмотрим, не заставит ли ее вожделение позабыть о верности.
Я жестом велела стражу, охранявшему Канну, вторую женщину из гвардии Кела, повернуть ее лицом к стене. Догмэла уже ушла в дальний конец коридора. Может, она и хранила верность господину, но не настолько, чтобы присоединиться к связанным соратницам. И не настолько, чтобы попытаться их защитить. Интересно, что Меланжель и Канна разговаривали только с Хафвин, а Догмэлу будто вовсе не видели. Айслинг взялся руками за края вуали.
– Тебе тоже нужно отвернуться, принцесса.
Я кивнула и отошла на несколько шагов назад. Хотя, надо сознаться, желание посмотреть ему в лицо было почти невыносимым. Посмотреть на такую красоту, что в нее влюбляешься с одного взгляда. На такую красоту, что ради нее можно предать все, что тебе дорого. Да, посмотреть очень хотелось.
Холод слишком хорошо меня знал. Он взял меня за локоть и передвинул немного дальше за спину Айслинга. Глаза его смотрели на меня укоризненно, и я пожала плечами. А что тут скажешь?
Айслинг снял вуаль, но все, что я увидела, – это что волосы у него золотисто-желтые, как медовые струи, и сияют искорками, как и его кожа. Волосы были как-то хитро заплетены, так что казались много короче, чем были на самом деле. Интересно, кто заплетает ему волосы, если никто не может смотреть ему в лицо?
– Она закрыла глаза, – сообщил Айслинг.
– Готорн, срежь ей веки. Потом отрастут.
Она поступила так, как я рассчитывала: при первом прикосновении ножа открыла глаза. Она моргнула, и Готорн убрал нож. Ее взгляд двигался вверх по телу Айслинга, словно притягиваемый магнитом. Я определила по выражению глаз момент, когда она увидела его лицо. Шок преобразил ее черты. Вид у нее был испуганный, словно она смотрелане на изумительную красоту, а на жуткое уродство.
Готорн отвернулся. Лорд Киеран – тоже. Только Кристалл продолжал смотреть в лицо Айслингу, не моргнув глазом. Он улыбался, словно видел что-то чудесное. Белоснежная кожа наполнилась сиянием, один этот взгляд пробудил его магию. Только когда в его волосах радугами заиграли краски, он отвернулся, будто не в силах больше вынести такое зрелище.
Меланжель закричала, и это был вопль невозместимой утраты. Эхо крика затерялось в каменных стенах, и ее глаза наполнились... любовью. Адайр ошибался, это было не только вожделение. Ее глаза горели слепым обожанием первой подростковой любви или любви новобрачных в идеальный медовый месяц. Она смотрела на Айслинга так, словно в нем для нее заключался целый мир.
Меланжель никогда не любила Айслинга и почти с ним не общалась. Сейчас же она смотрела на него, как цветы смотрят на солнце, и меня от этого затошнило. Мне не нравилась Меланжель, но это было... неправильно. Если от этого нет лекарства, то я совершила с ней нечто гораздо худшее, чем все пытки, какие я могла изобрести. Безнадежно, всепоглощающе любить того, кто тебя ненавидит... Даже в Дантовом аду не было такого наказания для грешников.
Холод, видимо, это понимал, потому что поторопил Айслинга:
– Начни допрос.
– Почему вы напали на Галена?
– Чтобы его убить.
Может, она была не настолько околдована, как казалось.
– Почему вы хотели его убить?
– Потому что принц Кел не хочет, чтобы Мередит с ним спала.
– А почему он этого не хочет?
Меланжель с силой потрясла головой, словно надеялась прочистить мозги.
Айслинг опустился на колени, приблизив к ней лицо.
– Почему Кел хочет удалить Галена из постели Мередит?
Она зажмурилась.
– Нет, – прошептала она, – нет.
– Ты не сможешь изгнать меня из своей памяти, Меланжель. Ты меня увидела. Этого уже не изменить. – Это был всего лишь шепот, но он будто прополз по моей коже. Я задрожала – а ведь это было направлено не на меня!
Холод прошептал мне на ухо:
– Когда-то она владела сходными силами; она может быть устойчива к его чарам.
– Она могла убивать прикосновением...
– А как заставить мужчину к себе прикоснуться? Заставив себя пожелать.
Звучало логично, хотя Меланжель вообще-то хватило бы и одной красоты, без колдовских ухищрений.
Айслинг наклонился к ней, и я подумала, он ее поцелует, но она попятилась назад, пока не натолкнулась на меч Готорна.
– Не трогай меня, – прошептала она.
– Ты сказала, что моя власть ослабела, Меланжель. Отчего же бояться моего прикосновения, если я – лишь призрак того, кем был? Почему Кел хочет убрать Галена из постели Мередит? – Он взял ее лицо в ладони, и она закричала, хоть и не от боли. – Я хочу испытать, чья магия сильнее, Меланжель, моя или твоя? – Он поцеловал ее – долго и страстно.
Холод напрягся всем телом. Что означало, что когда-то поцелуй Меланжель был опасен. Этого я не знала. По-настоящему опасен.
Айслинг отстранился. Лицо Меланжель было одурманено желанием.
– Моя сладкая, скажи мне, почему Келу так не нравится присутствие Галена в постели Мередит?