– Неужто я был когда-то так глуп? – воскликнул Гален. – Богиня, надеюсь, что нет. – Он поднес мою руку к губам и поцеловал пальцы. В его лице была жесткость, которой я раньше не видела. – Я могу быть рядом с Мерри и в ее постели и не пожертвую этим только потому, что кто-то пытается ущемить мое самолюбие.
Он блеснул обычной своей открытой улыбкой, словно и не было у него на лице тени, которую я только что заметила.
– Кроме того, я польщен, а не оскорблен. Ты поджидал меня в компании с еще одним магом и тремя воинами. Не знал, что ты так меня боишься.
– Не хватало мне бояться какого-то переростка-пикси! – В лицо Киерана от ярости хлынула кровь.
Гален засмеялся и еще раз прижался губами к моей руке.
– А если не боишься, то зачем тебе столько помощников, чтобы меня убить?
– О, это верно, – заметила Андаис. – Только из страха Киеран мог взять столько людей, чтобы подстеречь одного стража. Если б дело касалось Холода или моего Мрака, я бы еще поняла. Ну, еще Мистраля, нашего повелителя бурь, но что ты боишься Галена...
– Я его не боюсь! – повторил Киеран, но что-то в его голосе заставляло припомнить Шекспира. Леди слишком громко протестует. Что такое было в Галене, даже если пророчество говорило о нем, что заставило Киерана запастись такой мошной поддержкой? Очень хороший вопрос. Едва не потеряв Галена, я была слишком поглощена переживаниями, чтобы как следует об этом подумать.
– Если не Галена, то чего же ты боялся, Киеран? – спросила я.
– Лорд Киеран, – заносчиво бросил он.
– Нет, просто Киеран, – процедила Андаис. – Она – наследница моего трона и когда-нибудь станет твоей королевой, если ты, конечно, до этого доживешь. Думаю, она может обращаться к тебе, как и я, Киеран. – Ее голос опять стек к мурлыкающему тембру, который либо намекал на секс, либо предвещал кому-то очень много боли. Иногда, впрочем, и то, и другое.
– Чего я боюсь? – переспросил Киеран. – Я боюсь смерти сидхе как расы.
– Ты боишься, что смешанная кровь моей племянницы обречет нас всех на смертность?
– Да, как и многие другие. Они боятся об этом сказать, но поступили бы как я, если б им хватило смелости.
Андаис взглянула в сторону от него.
– Не знаю, не знаю, Киеран. Смелость твоей жены, похоже, быстро тает.
Он посмотрел на королеву, и в его лице появилось что-то новое – то ли намек, то ли надежда.
– Если бы только она говорила смелее, все могло бы кончиться хорошо.
Мэденн всхлипнула в голос. Когда-то она была богиней юности и выглядела не больше чем на пятнадцать. Сейчас ее залитое слезами лицо казалось даже моложе, словно страх сорвал с нее ее годы.
– Ты много раз говорила, что очистишь двор от полукровок! – проговорила она сдавленным, низким от слез голосом. – Мы хотели только помочь тебе в том, что ты хотела сделать сама, прежде чем она вернулась из Западных земель и отвратила твое сердце от нас.
Андаис наклонилась вперед, и гнев ее стал уходить. На лицо Киерана медленно возвращалась прежняя наглость.
– Кристалл, обыщи Мэденн, нет ли на ней заклинания или, может быть, амулета, направленного на королеву.
Андаис нахмурилась:
– Что это ты говоришь, Мередит?
– Моя королева, я умоляю, – воскликнула Мэденн, – помоги нам!
Лицо Андаис смягчалось на глазах.
– Готорн,– сказала я, – если она еще раз заговорит без моего разрешения, перережь ей горло. Вылечится потом.
Он не стал спорить. Просто достал нож и приставил к ее горлу, хоть она и пыталась запротестовать.
Андаис отвернулась, закрыв глаза рукой:
– Что это?!
Кристалл обыскал Мэденн, и достаточно тщательно, чтобы Киеран возмутился:
– Он лапает мою жену!
– Станет вдовой, и никаких обетов нарушать не придется, – заявила Андаис.
Киеран открыл рот, потом закрыл, и в глазах у него впервые мелькнул страх.
Мэденн тихо вскрикнула, и Готорн нажал клинком, так что показалась капелька яркой крови. Женщина захныкала, но заговорить больше не пыталась.
Кристаллу пришлось совершить едва ли не интимные действия с Мэденн, прежде чем он вытащил маленький полотняный мешочек у нее из-под бюста. Два сшитых вместе кусочка ткани, похоже на подушечку размером с полудолларовую монетку.
Я чуть опустила щиты – как раз чтобы увидеть, как светится крошечная подушечка, и разглядеть тонкую красную нить, протянутую от нее к королеве.
Кристалл перерезал нитки, скреплявшие ткань, и вытащил клочок сушеной травы и семь черных волосков. Он зажал волоски пальцами, а остальное переложил в другую руку.
– Чары, направленные на тебя и только на тебя, моя королева, – сообщил он. – Заклятие убедительности, чтобы ее слова казались тебе верными и приятными.
Андаис посмотрела на Баринтуса в дальнем углу от трона:
– Возможно, ты получишь то, чем я редко одариваю кого-либо, лорд Баринтус.
Он поклонился:
– И что же это, королева Андаис?
– Мои извинения. – Она повернулась к Мэденн и Киерану. – Почему вы так хотели убить Галена, что рисковали жизнью?
– Он не считал, что рискует жизнью, – вмешалась я.
Андаис удивленно на меня посмотрела:
– Он использовал магию, чтобы обмануть меня. Это достаточное основание, чтобы я вызвала кого-то из них или их обоих на поединок.
– Киеран сказал мне, что Сиобхан пыталась убить наследницу трона и все еще жива, и ее не пытают, потому что Иезекииль ее боится. Он сказал, что если за такое ты никого не покарала, то попытка убить полукровку-пикси, обычного стража, точно сойдет им с рук.
Она взглянула на Киерана, и он попятился под ее взглядом и остановился, только наткнувшись на стражей.
– Ты это сказал, Киеран?
– Не этими словами...
– А суть эта?
Он сглотнул так, что было слышно, и кивнул.
– Весь дом Нерис был вовлечен в заговор, они пытались убить тебя, моя королева, и они живы. Почему жизнь стража-полукровки должна стоить дороже жизни самой королевы?
– Вот видишь, Мередит, стоит проявить милосердие – и оно обратится против тебя.
– Нерис пожертвовала жизнью, чтобы спасти свой дом, – напомнила я. – Она заплатила за проявленное тобой милосердие.
– Верно... Отчасти. – Андаис взглянула поверх всех голов в сторону другого благородного дома. – Дормат!
Поднявшийся мужчина был высок и невероятно худ. Белейшая кожа, какой только мог похвастаться наш двор, бескровная бледность трупа. Откинутый капюшон черного плаща открывал волосы такие же белые, как кожа, так что Дормат показался бы альбиносом, если б не глаза – черные, огромные и блестящие. Он был очень похож на современные представления о Смерти. Мне говорили, что когда-то он был мужественно-красивым и мускулистым, как все сидхе, но века людских верований его изменили. Кое-кто всерьез спорил, о чем свидетельствует такая его подчиненность людским представлениям: о его магической слабости, раз он не способен от них защититься, или, наоборот, о невероятной силе и уме – раз его до сих пор почитают среди людей, хоть и своеобразно. Голос у него был ниже, чем можно ожидать.