Красная палатка из парашюта едва мерцала в дымном мареве. О-хо-хо, а нам-то как выбираться? Блинков-младший взялся за бревно потоньше и попробовал катить. Руками не получилось, ногами удалось сдвинуть один конец. Положим, докатить бревно до воды он сможет. И его унесет течением. А если связать плот на берегу, то его не спустишь на воду.

Так ничего и не придумав, Митька набрал охап­ку щепок, вернулся к Лине и бросил щепки ей под ноги.

— Я был прав. Они связали плот и уплыли вниз по реке!

— Ты лучше сделай крючок. Или отдавай мою булавку, — не оценила его успеха зеленоглазая.

Заброшенный Митькой костерок давно погас.

Пойду за огнем, — вздохнул он.

Лина еще сердилась:

Рыбку жарить собрался? А не рано ли?

Да не рыбку. Надо отпустить булавку на огне, а то начнешь сгибать и сломается.

Так бы и сказал. — Зеленоглазая опять скры­лась в палатке. С ногой в лубке она бойко ползала на четвереньках. — Смотри, что я еще нашла. Потерял какой-то разиня. А я как увидела, сразу по­думала: ими же можно зажечь костер!

Глядя снизу вверх, Лина с улыбкой протягива­ла Митьке очки в простой металлической оправе.

— Смотри, что я еще нашла. Потерял какой-то разиня. А я как увидела, сразу подумала: ими же можно зажечь костер.

Из двух пластмассовых подушечек для носа одна была прозрачная, а другая черная — так уж очки починили в «Оптике».

— Ими нельзя зажечь костер, — охрипшим го­лосом сказал Блинков-младший. — Они «минус»: рассеивают свет, а не собирают.

Очки были папины.

Глава XXIII. ОЧКИ И ПАССАТИЖИ

Ничего не сказав Лине, Блинков-млад­ший пошел за огнем на сгоревшее зи­мовье. Главное стало ясно: папа жив, он здесь был. И остальные живы, потому что в самолете у всех одна судьба. Но очки на берегу вы­зывали больше вопросов, чем давали ответов.

Митька брел по просеке и думал, что двое суток назад здесь проходил папа. Другого пути с берега просто нет, справа и слева скалы, значит, прохо­дил. Это замечательно, только зачем ты, папа, раз­брасывался очками? Ты же без них не видишь дальше своего носа. По утрам ты тянешься за очка­ми, не успев надеть штаны. Просто забыть их ты не мог. А раз они все же остались на берегу, то... Чта; помешало тебе протянуть руку и нацепить очки на нос?

Или кто?

Если это люди, тогда ясно кто. Здесь не улица Тверская, толпы не гуляют. А гуляет здесь пароч­ка отморозков с автоматом.

До того, как зеленоглазая нашла очки, Блин­ков-младший считал, что знает маршрут уголовни­ков. Яма — Бандура — зимовье, и на той же почти прямой линии — речной берег. Все ясно, даже то, почему они не побоялись раскурочить Бандуру: знали, что скоро уплывут по реке и никто их не увидит. Стреляная гильза в бараке не портила кар­тины. Один выстрел — не перестрелка, у человека с оружием всегда чешутся руки пальнуть просто так.

Очки все перевернули. Очки в сотне шагов от места, где строили плот. Может, его и строили на­ши? У них ведь ни палатки, ни еды, чтобы разыс­кивать в тайге Митьку с Линой. Были консервы, так их положили Митьке в рюкзак и думают, что дети не голодные. А сами, наверное, уже доплыли на плоту до какого-нибудь поселка, звонят, вызы­вают спасателей.

Но если это так, то куда делись уголовники? Переночевали в доме и пошли на другую гору?.. Блинков-младший уже ни в чем не был уверен. А им-то с Линой что теперь делать? То есть надо убегать от пожара, только куда? Плыть по тече­нию? Или перебраться за реку и ждать родителей? За рекой тоже горит, хотя еще не близко.

От зимовья остались одни головешки. Пожар ушел дальше, сожрав все, что мог. Раскаленная земля припекала ноги через подошвы кроссовок.

Колючая проволока вокруг дома упала со сго­ревших кольев. Она отожглась в огне и стала такой мягкой, что руками завязывалась в узлы. Колюч­ки снимались легко, как бусины с нитки. Митька очистил и скрутил в моток столько проволоки, сколько мог унести, — вязать плот. Набрал углей в найденное на пепелище ведро и вернулся к Лине.

Пока его не было, зеленоглазая натаскала из парашюта капроновых ниток на леску. Митьке от нее здорово досталось: тут рыба только что на берег не выскакивает, а он пропадал целый час и прита­ранил какую-то дрянь копченую. Смягчило Лину только удилище, которое он срезал на просеке.

— А потяжелее не нашел? — буркнула она, примериваясь к длинному сырому пруту, но голос; у нее был довольный.

Митька сделал из булавки два крючка и ушел; строить плот. Он мало верил, что Лине удастся поймать кого-нибудь на голый крючок с перышками, когда в воде тучами гибнут насекомые. Если будет время, стоит сделать из проволоки острогу и попытаться не ловить, а просто бить рыбу.

Но времени уже не хватало. Дым над рекой густел. Все ближе слышался треск падающих деревьев. Судя по всему, пожар, не сумев перебраться через просеку, обошел ее сверху и теперь возвращался, выжигая лес на второй половине горы. Когда он подойдет к реке, все живое на узкой полос! берега если не изжарится, то задохнется в дыму.

Блинков-младший ни разу не видел, как вяжут плоты, и придумал свой способ. Сначала, зайдя по пояс в воду, сложил из камней две опоры. На перекинул с берега два бревна. Поперек них накатил еще одно и прикрутил проволокой. Вышло что-то вроде буквы «П». Накатил к перекладине второе бревно, прикрутил.

С каждым разом получалось все быстрее. Бревна он теперь не толкал ногами, а поддевал коле Проволоку закручивал тоже кольями — полз лось туже, чем руками или пассатижами. После нее бревно, шестое, Митька присобачил играют Подтянул проволоку на первом. Обошел готовый плот. Одним краем он лежал на берегу, другим каменных опорах в воде. Выбить опоры — и течение стащит плот с берега. Митьке самому не верилось, что эта махина сотворена его руками. Остава­лось сделать кормовое весло, но у него тряслись руки и темнело в глазах от голода. Надо было хотя бы отдохнуть, если зеленоглазая ничего не поймала.

Запах жареной рыбы он учуял даже сквозь дым пожара. Желудок зашевелился, как будто в живо­те у Митьки ворочался какой-то жадный зверек. Он побежал, думая, как Лина поделит рыбу. По справедливости надо вдоль, но Митька согласился бы на любую часть, хоть на хвост, хоть на голову.

Лина с поджатой ногой лихо забрасывала удоч­ку и костылем ворошила костер. Над огнем на пру­тиках жарилось целых четыре рыбы, и еще столь­ко же плавало у берега на продетой под жабры па­рашютной стропе.

— Васька! — растрогался Блинков-младший. -

Она обернулась с гордым видом:

— Прошу к столу! Жалко, что без соли...

Если бы Лина не сказала, то Митька и не вспом­нил бы, что в рыбе не хватает соли. Фантастически вкусная была рыба. С одной стороны подгоревшая, с другой сыроватая. У первой Митька умял подго­ревший бок, сыроватый положил на угли дожари­ваться, а сам принялся за подгоревший бок второй рыбы. Тем временем подгорел сыроватый бок пер­вой рыбы. Митька взялся за него, а сыроватый бок второй рыбы положил на угли. Он подгорел как раз, когда Митька окончательно расправился с первой рыбой. Так что процесс насыщения шел не­прерывно.