Пес был размером с небольшого пони, а конь – куда крупнее. Запрокинув голову, он едва не ободрал нос о потолок. Шея была потолще моей талии. На ковре оставались отпечатки копыт размером с суповую тарелку. Конь неуклюже переступал длиннющими ногами, и при малейшем его движении все отшатывались в стороны. Все мои стражи глядели на него во все глаза. Китто, кажется, испугался больше всех. Он пробрался к выходу и, наверное, только загородившие дверь Мэви с Шалфеем не дали ему удрать. Еще одна фобия к списку проблем моего гоблина.
Молчание прервал Шалфей:
– Да будь я проклят!
– Дождешься, – ответил конь. В голосе по-прежнему слышались интонации Дойла, но уже без собачьего рычания. Голос стал выше и утратил звериный тембр. Кажется нелепым, что лошадиный голос звучал более по-человечески, чем собачий, но так оно и было.
Дойл тряхнул гривой такой же черной, как его прежняя шевелюра.
– В этом облике я не бывал со времен Первого заклятия.
Рис шагнул вперед и потрепал гладкую шею. Лошадиная шкура блестела, как черный самоцвет.
Я тоже попыталась подойти к коню, но Холод меня задержал, крепче прижав к себе голой спиной. Возбуждение у него прошло, я почувствовала. Он прошептал:
– Еще не кончилось, не чувствуешь разве?
– Что?
– Магию, – выдохнул он одними губами.
– Так в тебя вжавшись, я только тебя чувствую. Вы все для меня пахнете магией.
Тут он посмотрел на меня внимательней, и я поняла по его глазам, что эта мысль раньше не приходила ему на ум.
– То есть мы мешаем тебе воспринимать другую магию?
– Да, – кивнула я.
– Это нехорошо, – сказал он.
Я потерлась о него всем телом, и он немедленно отреагировал.
– Мне это нравится, – сказала я. – Мне нравится, что вы со мной.
Не знаю, что он ответил бы, потому что конь попытался встать на дыбы, но места ему не хватало. Он возвышался над нами будто черный демон, копыта молотили по воздуху. Рис бросился прочь, покатился по полу, пока не уперся в чьи-то ноги.
Огромное тело распахнулось посередине, будто черный плащ. Из отверстия высунулись черные крылья, и лошадиное тело тут же изошло черным дымом, а может, туманом.
Когда этот то ли дым, то ли туман рассеялся, на ковре стоял огромный черный орел. Размах крыльев у него был футов восемь, а то и больше. Одно крыло уперлось в стену и подогнулось. Ему здесь было тесно.
Орел был почти с меня ростом. Никогда не видела такую огромную птицу, да еще так близко. Орел глянул на меня искоса черным на черном глазом, и, к моему удивлению, взгляд был совершенно Дойлов.
Рис наконец сумел встать.
– Прелестно, еще и орел. Не знал, что ты и птицей бываешь.
Черный клюв открылся, мелькнул бледный язык:
– Раньше не бывал.
Голос прозвучал совсем уж высоко, скорее орлиный клекот, чем человеческий голос.
Теперь никто не попытался подойти ближе. Никто не попытался дотронуться до него. Орел на миг сложил крылья и снова их распахнул, и мощная грудь раскрылась как плащ – Дойл шагнул к нам из сгустка тьмы, который клубился как дым, но пах туманом.
Секунду он постоял перед нами, совершенно голый, и медленно осел на ковер. Я бы рванулась к нему, но Холод меня опять удержал. Никка и Рис подбежали к Дойлу первыми. Он сумел подставить руку и не упасть ничком.
– Как ты, капитан? – спросил Никка.
– Зрелище было – высший класс! – ухмыльнулся Рис.
Дойл попытался улыбнуться, но тут рука у него задрожала и медленно подогнулась. Дойл лег на бок на ковер. Завязка из его косы исчезла вместе с одеждой, и пряди расплелись, разметавшись по полу.
– Пусти меня, Холод, сейчас же!
– Ты хочешь к нему подойти, – с нескрываемой печалью сказал страж.
Я оглянулась на него:
– Конечно, как к любому из вас, если он ранен.
Холод качнул головой:
– Дойл для тебя не любой.
Я нахмурилась:
– Да, как и ты.
Он опять покачал головой и нагнулся, прошептав мне прямо в лицо:
– С тех пор, как он делит твою постель, ты от меня отдалилась. – Он выпрямился и отпустил меня. Я видела, как он собирается на глазах в высокого, красивого Холода. Величественного, бесстрастного, с гордой осанкой и надменным лицом. Только в глазах так и остались страдание и злость.
Я тряхнула головой:
– Сейчас не время.
Он смотрел в сторону, будто меня и не было.
Я повернулась к остальным:
– Рис, с Дойлом ничего страшного?
– Не-а, просто упадок сил. Это все то первое превращение – он сопротивлялся как проклятый.
Дойл произнес тихо, но отчетливо:
– Чем меньше я сопротивлялся, тем легче все проходило.
– Хорошо. Поднимите его на кровать, ему нужно отдохнуть, – велела я и снова повернулась к Холоду. Глядя ему прямо в глаза, я сказала: – Потом все уйдут, кроме Дойла, Риса и Холода.
Тут все принялись переглядываться.
– Давайте, ребята. Не тяните.
Я тоже устала. И не только физически. А еще с меня хватило. Хватило моего великолепного Холода. Я решила прибегнуть к грубой правде, потому что все прочее я уже попробовала.
Наверное, что-то такое было у меня в голосе, потому что никто не стал спорить. Приятно для разнообразия.
Когда дверь за ушедшими закрылась, а Рис устроил Дойла на кровати, я занялась Холодом.
– В других обстоятельствах я поговорила бы с тобой наедине, но только почему-то никто из вас не хочет меня слушать, пока мои слова не поддержит кто-нибудь еще из стражей. Я хочу, чтобы ты правильно меня понял, Холод.
Страж окатил меня ледяным взглядом:
– Я понял, что сегодня в твоей постели будет Дойл.
Я покачала головой.
– Нет, Холод. Проблема не в Дойле в моей постели, проблема в тебе.
Он смотрел куда-то вдаль, изображая внимание, но ничего вокруг не видел и не слышал.
Я крепко стукнула его в грудь – до лица мне было не достать. От неожиданности он посмотрел на меня, и на миг я разглядела у него в глазах настоящее чувство. Но миг прошел, и он опять превратился в надменную статую.
– С этими надуванием губ пора кончать.
Он холодно на меня глянул:
– Я не надуваю губы.