Скальпель рванул на груди рубаху:
— Ты меня на понт не бери! Понял?! Ты сначала докажи, что у меня с Жуликовым «стрелка» была. А может, я в шутку по телефону базарил. Про слесаря, унитаз и все такое…
Допрос явно не клеился.
«Эх, если б можно было устроить Пафнутьеву очную ставку с Жуликовым, — мечтательно подумал Чайников. — Глядишь, что-нибудь бы и прояснилось». Но Жуликов бежал.
— Ладно, — вынужден был отступить Саша, — перейдем ко второму вопросу.
Скальпель оскалился:
— Ну, переходи, переходи.
— Несколько дней назад под дверь квартиры, где вы проживали до ареста, был подброшен пакет…
— Опять фуфло толкаешь, начальник.
— В этом пакете, — продолжал Саша, — находилась резиновая рука, на ладони которой были вырезаны слова: «Готовься к смерти»…
— Всю наглость с бандита как ветром сдуло. Скальпель побледнел.
— Елы-палы, — хрипло пробормотал он, — правда, что ли, гражданин следователь?
— А зачем мне врать?
— Елы-палы, — повторил Пафнутьев. — Выходит, меня Стволу заказали.
— Как вы думаете, кто вас заказал?
— Не знаю, гражданин следователь.
— А может, знаете? — проникновенно спросил Чайников. — Только говорить не хотите.
— Гадом буду, не знаю. — Скальпель закрыл лицо руками. — Ну, все, теперь он меня замочит.
Доброму Саше даже стало жалко Пафнутьева.
— Успокойтесь. — Он налил в стакан воды из графина и протянул бандиту. — Выпейте.
Пафнутьев, стуча зубами о стекло, судорожно выпил.
— Пока вы в тюрьме, вам нечего бояться, — подбодрил его Чайников.
— Да вам хоть известно, гражданин следователь, кто такой Ствол? — с истеричными нотками в голосе спросил Скальпель.
— Известно, — спокойно ответил Саша. — Это первоклассный убийца. Он никогда не промахивается.
— Вот именно, никогда. И если ему поручили меня грохнуть, то, будьте уверены, он меня и в тюряге достанет.
В кабинете наступила тишина.
Пафнутьев сидел, низко опустив голову. Руки его безвольно свисали вдоль тела. Дальше допрос продолжать было бессмысленно.
Чайников нажал кнопку звонка.
Вошел надзиратель Шибайло.
— Уведите заключенного, — распорядился Саша.
— Заключенный, встать, — приказал Шибайло. — Руки за спину. Шагом марш вперед.
Они ушли.
Чайников снял очки, помассировал переносицу. После допроса он чувствовал себя совершенно разбитым. И морально, и физически. У него было такое ощущение, словно по нему проехал грузовик с кирпичами.
Допрос ничего не дал. Ни в деле с Жуликовым-Картошкой. Ни в деле с киллером Стволом.
Саша задумчиво прошелся по кабинету, подошел к окну. Тюрьма стояла на берегу Невы. По воде весело прыгали солнечные зайчики. Но Чайникову было не до зайчиков. «Что же кроется под этим «унитазом»? — снова и снова думал он.
Когда Стас, Машенька и Белоснежка вернулись на Фурштатскую, участковый Менькин был уже дома.
— Где это вы пропадали? — спросил он.
— Я тортик пекла, — ответила Машенька.
— А я тюрьму осматривал, — сказал Стас. — Ну а у вас как дела, Иван Кузьмич? Малину взяли?
— Взял, взял. И не только Малину, но еще и билеты.
— Билеты? — повторил Брыкин. — Это что, тоже кличка?
— Да какая кличка? — рассмеялся участковый. — Билеты в цирк я взял. — Он посмотрел на внучку. — Так что, Машка, мы идем с тобой в цирк!
— Ура-а-а!!! — закричала Машенька, кидаясь деду на шею. — Мы идем в цирк!.. А когда, дедушка?
— Завтра. На утреннее представление. Я специально у начальства отгул выпросил. Сказал, что любимую внучку в цирк хочу сводить.
Машенька решила сию же секунду лечь спать, чтобы скорей наступило утро. А Брыкин рассказал участковому о фантике в квартире Шишкина, о Саше Чайникове, о дяде Коле и о подполковнике Кадыгробе.
Иван Кузьмич выслушал рассказ Стаса и, почесав затылок, произнес:
— Мать честна…
Потом Брыкин и Белоснежка пошли домой.
Дома Стас покормил собаку, поел сам и хотел было уже ложиться спать (ведь он не спал всю прошлую ночь), но тут раздался телефонный звонок.
Брыкин снял трубку.
— Алло.
В трубке было тихо.
— Алло, — повторил Стас. — Эй, говорите.
— Стас, — послышался робкий голос.
У Брыкина екнуло сердце. Это была Юлька.
— Юля?! — воскликнул он.
Сердце учащенно колотилось. Юлька!.. Сама! Первая позвонила!
— Ты знаешь, Стас, — все так же робко продолжала Оладушкина, — я вдруг подумала, какая же я дура… — Девочка замолчала.
Стас тоже молчал, не зная, что на это ответить.
— Да ты вроде не дура, — наконец сказал он.
— Нет, дура, — стояла на своем Юлька. — И чего я распсиховалась? Сама не пойму. Ну не любишь ты классическую музыку. Ну и что? Почему из-за этого обязательно надо ссориться? Да еще идиотские условия ставить.
— Какие условия?
— Чтобы ты выучил наизусть оперу Чайковского. Господи, как глупо.
Брыкин хмыкнул в трубку:
— А я ее выучил.
— Врушка, — ласково сказала девочка.
Стас заулыбался.
— Нет, правда, выучил. Хочешь сейчас по телефону просвищу?
— Не надо, я тебе и так верю. — Юлька немного помолчала. — Стас, а что это за девочка?
— Какая девочка?
— С которой я тебя видела.
— А, это Мышка, то есть Машка. Внучка участкового Менькина.
— А собака чья? Тоже участкового?
— Нет, собака моя. Ее Белоснежкой зовут.
— Красивое имя. — Юлька опять помолчала. — Стас, а ты правда расследование проводишь?
— Правда. Тут такие дела творятся…
И Брыкин рассказал, какие творятся дела.
— С ума сойти… — сказала Оладушкина, выслушав рассказ Стаса. — Мне, кстати, тоже странным показалось, что старушка снимает квартиру… Слушай, а вдруг это не старушка, а переодетый Картошка!..
— Да нет, вряд ли.
— А что? Он же из тюрьмы сбежал. И его наверняка разыскивают. Вот он и маскируется под старушку.
Брыкин задумался: