Придя на кухню, Ромка намазал на кусок булки кусок масла, сверху положил кусок копченой колбасы и все это без аппетита съел. Настроение не улучшилось. Орешкин повторил эксперимент. Настроение все равно оставалось паршивым. Он сделал третий бутерброд. Результат был прежний. Тут Ромку заело. Он начал делать себе бутерброды с сыром, с вареньем, с ветчиной и даже с горчицей… И вот когда Орешкин делал двенадцатый «бутер» (на сей раз с котлетой), позвонили в дверь.
В принципе Ромка никого не ждал. А значит, это, скорее всего, какие-нибудь сумасшедшие тетки, которые постоянно ходят по квартирам и предлагают религиозные брошюрки. Или, хуже того, бандиты. Вон по телику все время талдычат: «Не открывайте двери незнакомым людям, не открывайте двери незнакомым людям…» А после этого обычно следуют леденящие душу кадры, показывающие тех простаков, что не послушались совета и открыли дверь…
Впрочем, звонок был довольно робкий. Явно не бандитский. И Орешкин решил открыть. Предварительно, конечно, поглядев в дверной «глазок».
У дверей, на лестничной площадке, стояла Антонина Карповна Дорожкина — старушка из соседней квартиры. Она была старше Ромки лет на двести, едва передвигала ноги и вечно теряла свои очки. Поэтому, когда ей приходили письма, она ковыляла к Орешкиным и просила почитать.
Судя по всему, так было и на этот раз.
Ромка открыл дверь.
— Здравствуй, милок, — поздоровалась старушка.
— Здрасте, Антонина Карповна.
— А мама дома?
— Нет. Она на дачу уехала.
— Ах ты, господи, — запричитала Дорожкина, — жалко-то как…
— А что вы хотели?
— Да вот письмо от внучка получила. А очки куда-то задевались, будь они неладны.
— Так давайте я почитаю.
— Ой, почитай, милок, почитай…
Они прошли в комнату. Антонина Карповна очень долго усаживалась в кресло, а когда уселась, вдруг вспомнила:
— Батюшки, я же плиту не выключила. — Кряхтя и охая, бабка начала вставать.
— Да я схожу, выключу, — предложил Ромка.
— Нет, нет, милок. Я уж лучше сама…
Кое-как поднявшись с кресла, Дорожкина потащилась к себе. А Орешкин принялся за письмо. Почерк у внука Антонины Карповны оставлял желать лучшего. Прошло минут десять, прежде чем Ромка разобрал первые несколько строк.
«Привет, Красная Шапочка, — писал внук бабушке, — Извини, что долго не чиркал. Мусора на хвост сели и пасли плотно. Я хотел когти рвануть, но меня замели с мечеными бимбарами. Пришили дело на треху. И поплыл я по статье в особняк…»
В прихожей раздались шаркающие шаги. Старуха Дорожкина вошла в комнату и снова начала усаживаться в кресло.
— Ну чего там мой внучек пишет? — усевшись, спросила она.
Ромка откашлялся, не зная, что и сказать.
— Почерк корявый, Антонина Карповна. Не разобрать.
— Ох, и не говори. Корябает как курица лапой.
— А ваш внук где живет? — осторожно поинтересовался Орешкин.
— В Новгороде. Но сейчас он в лагере.
Ромка понимающе кивнул:
— Давно в лагере?
— Да как лето пришло — так сразу в лагерь и поехал.
— И сколько ему еще сидеть? — напрямик спросил Орешкин.
— Чего, милок? — не расслышала старушка.
— Я спрашиваю, сколько дали внуку-то? — повысил голос Ромка.
— Без малого сорок годков, — со вздохом ответила Дорожкина.
Орешкин присвистнул:
— Я думал, столько уже не дают.
— А ему и не дают, — заверила Антонина Карповна. — Он молодо выглядит.
— Кто молодо выглядит? — не понял Ромка.
— Да внучек мой. Игорек.
Бабка явно что-то путала. Или Орешкин не врубался.
На всякий случай он решил уточнить:
— А ваш внук в каком лагере?
Старушка наморщила и без того морщинистый лоб:
— Ну в этом, как его… Госсподи, склероз… ну их раньше «пионерскими» называли… А теперь спортивно… спортивно… Ой, не вспомнить.
— Спортивно-подростковые? — подсказал Ромка.
— Да, да. Спортивно-подростковые. Он в школе учителем физкультуры работает. А на лето в лагерь уезжает, воспитателем. Лишние денежки никому не помеха, опять же питание бесплатное…
Орешкин посмотрел на конверт и все понял. Письмо было адресовано в квартиру этажом выше.
— Антонина Карповна, это не вам письмо, — сказал он.
— Ась? — приставила Дорожкина ладонь к уху.
— Я говорю: не вам письмо! — прокричал Ромка.
Старушка растерянно заморгала:
— Как не мне?
А так. Видите, квартира двадцать три, — сунул он бабке конверт под нос, забыв, что та без очков не видит. — А у вас — девятнадцатая.
— Ах-ах-ах, — заахала Дорожкина. — Дура я дура. Это ж надо так оплошать. У меня ящик почтовый в самом закутке находится. А там темно. Вот я все время соседский и отпираю, сослепу-то. У нас с ней ключи подходят.
Орешкин понял, о ком идет речь. В квартире двадцать три жила девушка по имени Влада. Очень красивая. Когда Ромка первый раз столкнулся с ней на лестнице, у него даже холодок по спине пробежал. Таких красавиц Орешкин видел только в кино.
С тех пор он сталкивался с ней еще два раза. И оба раза Владу сопровождал пожилой мужчина. Он привозил ее домой на иномарке. Впрочем, и у самой Влады была иномарка. «Мазда» красного цвета.
— Я уж не впервой ее письма беру, — продолжала сокрушаться Дорожкина. — Прямо так неловко… Может, ты сходишь, отдашь письмо?..
Ромка с готовностью согласился. Ему было интересно посмотреть, как живет Влада.
— И непременно извинись, — наставляла его бабка. — Скажи, мол, Антонина Карповна прощения просит, что конверт распечатала.
— Скажу, — пообещал Орешкин.
— Вот и молодец. А я тебе за это конфеток куплю.
— Да не надо.
— Нет, нет, куплю. Ты мальчик хороший, уважительный. А то ведь бывают такие ребята… — И старуха Дорожкина минут двадцать распространялась на тему, какие бывают ребята. Наконец она ушла.
Ромка тут же схватил письмо и дочитал его до конца.
«… Теперь о главном. Здесь базарят, что уркаган Ксива хочет тебя замочить за то, что ты завязала. Поэтому держи нос по ветру. Заказал тебя Ксива двум братанам — Скелету и Пауку. Фотку твою они не знают, но им известен адрес твоей хаты. Мой тебе совет, Красная Шапочка — ложись на дно, пока в ящик не сыграла. На всякий случай запомни: Скелет похож на скелета, а Паук похож на паука.