— Ты сказал «она»?! — Голос Бранта более походил на рык хищника, чем на человеческую речь. — Говоришь, «она» угрожала лишить тебя должности? Только одна женщина могла бы это сделать. Следовательно, ты хочешь сказать, что тебе заплатила моя мать?
Викарий открыл рот, но так и не смог произнести ни слова. В этот момент старший из мальчиков пробрался между Эштоном и Виктором и остановился перед Брантом. И Пенелопа заметила, как в глазах викария вспыхнула искра надежды. Но искра эта тут же потухла, когда сын взглянул на отца с отвращением и гневом.
— Я Питер Бимен, его старший сын, — сказал мальчик, покосившись на Бранта. — Как раз перед тем как исчезла Фейт, к нам приезжала гостья, желавшая поговорить с отцом с глазу на глаз. И этой гостьей была леди Маллам. Я не могу сказать вам, о чем они говорили, но в доме внезапно появились деньги. — Питер вздохнул. В глазах его стояли слезы, но он пытался сдержать их. — Я бы предпочел, чтобы тело Фейт осталось с нами. — Мальчик взглянул на карету. — Мы похороним ее. Но я не позволю отцу проводить службу…
— Что ты говоришь, Питер?! — в ужасе воскликнул викарий.
Брант взглянул на мальчика и проговорил:
— Конечно, этого нельзя позволять. После того, что он сделал с ней, это было бы святотатством.
— Но я не посылал ее на смерть! — закричал викарий.
Питер заглянул отцу в глаза. А младшие братья и сестры уже приближались к Питеру, и все они смотрели на своего отца с гневом и презрением.
— Нет, ты отправил ее на смерть, — заявил Питер. — Ты знал, что она никогда к нам не вернется. Поэтому ты и говорил всем, что она убежала в Испанию с солдатом. Я не сомневаюсь, что ты уже заготовил письмо, в котором сообщается о ее смерти. Как ты думаешь, куда могла отправить Фейт эта женщина? Я думаю, она тебе все сказала. Возможно, не напрямик, но она так или иначе объяснила тебе, какая судьба ждет нашу сестру. А тебе было все равно.
— Нет, сын мой. Я бы ни за что этого не допустил, если бы все знал.
— Я хочу похоронить ее в нашем семейном склепе, — сказал Брант, не обращая внимания на лепет викария. — Я сообщу вам, Питер, когда состоится церемония. Приглашаю вас и ваших братьев и сестер. Но не вашего отца. Поверь мне, — он взглянул на сидевшего на земле викария, — я бы вышвырнул тебя из этого дома, если бы не дети. — Снова повернувшись к Питеру, Брант продолжал: — Немедленно сообщите мне, если он попытается избавиться от кого-нибудь из вас или если даже посмеет хоть пальцем вас тронуть. Пусть я не могу официально оформить над вами опеку, но с этого момента я буду считать себя вашим опекуном. Относитесь ко мне соответственно.
Брант направился к своей карете, но друзья тут же догнали его.
— Ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой и присутствовали при твоем разговоре с матерью? — спросил Виктор.
Какое-то время Брант молча смотрел на одеяло, в которое было завернуто тело Фейт. Потом взглянул на Виктора и ответил:
— У меня нет матери.
Эштон смотрел на спящую Пенелопу. На лице ее остались следы от слез, и в этом не было ничего удивительного — прошедший день был ужасным. Виконт очень переживал за Бранта, однако не стал возражать другу, когда тот сказал, чтобы он отвез Пенелопу домой и остался с ней. «С Брантом будут Корнелл, Виктор и Уитни, этого достаточно», — говорил себе Эштон. Ему то и дело вспоминались слова друга о матери. «У меня нет матери», — сказал он таким тоном, что сразу стало ясно: Брант принял окончательное решение.
Эштон до сих пор не мог поверить, что леди Маллам оказалась способна на такое чудовищное преступление. Эштон с Брантом были друзьями с детства, и он прекрасно знал, что леди Маллам всегда была суровой и деспотичной. Со временем, повзрослев, Брант восстал против материнского деспотизма, но при этом оставался внимательным и любящим сыном. Увы, на этот раз леди Маллам зашла слишком далеко. Она убила женщину, которую полюбил ее сын, убила лишь потому, что не одобрила его выбор. Доказательств, что леди Маллам желала Фейт смерти, у них не было, но довольно и того, что она отдала невинную девушку в бордель.
Но как же узнала леди Маллам о заведении миссис Крэтчитт? И, что еще важнее, как смогла договориться с хозяйкой борделя? Хотелось бы найти ответы и на эти вопросы. Едва ли леди Маллам примет как должное тот факт, что собственный сын отказывается от нее. И если она решилась на такое чудовищное преступление, то, выходит, от этой женщины всего можно ожидать. «Не исключено, что она, узнав о роли Пенелопы в этой истории, попытается ей отомстить», — подумал Эштон. Что же касается Пенелопы, то он сегодня узнал ее с совершенно новой, неожиданной стороны. То, что она сделала в подвале миссис Крэтчитт, просто ошеломляло. Эштону казалось, что он стал свидетелем настоящего чуда. Никто из тех, кто видел, как Пенелопа разговаривала с мертвыми, помогая им обрести покой, не мог не проникнуться верой в ее дар. Но такое под силу только волшебнице, и именно ею она сегодня себя проявила.
Он уже давно не считал ее шарлатанкой, обиравшей доверчивых простаков, однако до конца в ее чудесный дар все же не верил. А в ее настойчивом стремлении убедить окружающих в том, что она способна общаться с призраками, он видел некую причуду. Эштон про себя решил, что эта странная детская фантазия помогала Пенелопе уйти от реальности, защититься от постоянных обид и оскорблений со стороны Хаттон-Муров и, возможно, как-то почувствовать свою причастность к многим поколениям предков. Что же касается всех прочих Уэрлоков и Бонов, то они вызывали у Эштона любопытство, однако он очень сомневался, что кто-то из них действительно способен на то, что приписывали им слухи. Но теперь все сомнения рассеялись и он почувствовал, что оказался в довольно странной ситуации — словно прожил всю жизнь с шорами на глазах, а сейчас вдруг прозрел.
Он убедился, что Пенелопа не только способна видеть призраков и говорить с ними, но даже может находить места, где лежали их тела, и значит, должен поверить во все то, что рассказывали об Уэрлоках и Бонах. И от этого Эштону было немного не по себе. До сих пор он не испытывал особых переживаний из-за того, что столько времени проводил под одной крышей со множеством Уэрлоков и Бонов, а вот сейчас… Сейчас он постоянно думал о том, что все они обладают сверхъестественными способностями. Да-да, все! Пенелопа говорила ему, что каждый из мальчиков наделен каком-то особым даром, и теперь у него не было оснований ей не верить.
Правда, он еще не видел всех их талантов в действии, но уже давно заметил в некоторых детях кое-какие странности — например не было сомнений в том, что Гектор распознавал ложь. Или же он был просто необычайно наблюдательным и подмечал все особенности мимики, которые могли бы выдать лжеца? А вот Септимус действительно мог прикосновением рук снимать боль, и даже доктор, которого Эштон очень уважал, не сомневался в этом его «даре». Пол заявлял, что он может предвидеть грядущие события, однако жаловался, что пока не научился предупреждать людей таким образом, чтобы его предупреждения приносили пользу. Но мальчик явно чувствовал опасность — Эштон несколько раз имел случай в этом убедиться.