– Уф! Надо же! Я еще не разучился незаметно подкрадываться! – заявил оруженосец.
Матвей убрал запоздало возникший кинжал.
– Я бы мог тебя зарезать!
– Правда?.. Жуть какая! Кстати, что ты там хоронил?
Багров всполошился, не зная, что ответить. Оруженосец добродушно хлопнул его по плечу:
– Да ладно тебе скромничать! Многовато в Москве стало дохлых голубей!
Матвей увидел, как на поляне, из ниоткуда, открылась и сразу закрылась дверь. Точно пространство задернулось «молнией». Кто-то вошел к Ирке. Он метнулся было туда, но оруженосец поймал его за локоть.
– Погоди! Там Гелата!.. Не знаю уж, какие у них секреты, но пусть посекретничают! – добродушно прогудел он.
* * *
Ирка читала «Теоретическую поэтику», мешая ее с «Сагой о Форсайтах» и заедая все это вареньем из банки, когда в кирпичный сарайчик вошла Гелата. Вид у нее был измотанный. На верхней губе поблескивали капельки пота. Воскрешающее копье она поставила в угол, точно палку.
Ирка улыбнулась Гелате. Странное дело. Одни друзья поначалу выдают дикую интенсивность дружбы, а потом проносятся, как метеоры, и нет их. А другие звонят, может, раз в три месяца, зато долгие годы. Это был вариант Гелаты. Ирка видела ее редко, но постоянно ощущала, что она у нее есть.
– Можно я где-нибудь рухну? Есть тут хоть пять сантиметров незаваленных? – Гелата отыскивала глазами, где сесть.
Ирка решила вопрос просто. Наклонившись с коляски, дернула за край плед, мгновенно освободив диван от всего содержимого.
– Однако! Смело, – одобрила Гелата и рухнула во весь рост, как подрубленная.
– Что ты делала? По адресам ходила? – спросила Ирка.
– Четырнадцать адресов по Москве! Кто знает этот город – поймет, – промычала в подушку Гелата.
– Помогала?
– Я-то кому могу помочь? Оно помогало! – не открывая головы, Гелата ткнула пальцем в угол, где стояло копье. – Если б ты знала, чего только не приходится городить! Уровень чуда определяется уровнем веры. Один из ста поверит в помощь от копья, а другим приходится скармливать нелепую небылицу, что в Америке изобрели новую таблетку, которую буржуи скрывают от простых смертных, чтобы вся прочая медицина не обанкротилась… Прям дурдом, что у людей в мозгах творится! В глюконат кальция, который я пересыпала в мудреную коробку, они верят, а скажи я им про эйдос и валькирий – вызвали бы психиатричку.
Гелата молча пролежала минут десять, потом перевернулась на спину.
– Две экземы, сложный перелом с угрозой гангрены, язва, бронхиальная астма, гнойный гайморит, попытка суицида, позвоночник и кое-чего по мелочи. Сейчас отлежусь и еще на два адреса. Один тут где-то рядом…
Ирка посмотрела на копье. Перечисляя сегодняшние болезни, Гелате не стоило произносить «позвоночник». Этим она невольно дала понять Ирке, что копье могло бы ее исцелить.
– А как ты узнаёшь, кому тебе помогать? – спросила Ирка, чувствуя вкус своей губы. Она хотела откусить только сухой кусочек кожи с краю, но губа неожиданно треснула.
– Внутри шлема – кожаная прошивка. Каждый день на ней появляются адреса и имена. Иногда мне хочется все бросить. Вот полчаса назад я была в больнице. Реанимация. Лампы, аппараты, кислород, все, как положено. Лежат у дверей: парень лет восемнадцати с ножевым ранением (без сознания) и дедок с бородой, тихий, вытянувшийся, светлый, точно чему-то тайно улыбающийся. А на кровати у окна – мужик после серьезной автомобильной аварии. Капризный, противный. Орет на всех, шипит, требует к себе особого внимания, медсестер дергает, угрожает… И все трое без шансов. И кому я помогла, знаешь?
– Дедку?.. Нет? Парню? – попыталась угадать Ирка.
Гелата рывком села на диване.
– Мужику, который на меня немедленно наорал! Я быстро повернулась, вышла и долго рыдала в коридоре. Меня, кажется, приняли за жену этого капризона. Говорят: не волнуйтесь, ему гораздо лучше. Пока, конечно, рано судить, но, кажется, организм справился. Мы его завтра в интенсивку переведем…
Узкие плечи у Гелаты задрожали.
– Нет, я все понимаю! Я же не маленькая! У деда эйдос яркий был, сложившийся, готовый для вечности. У парня с ножевым – средненький, не тусклый, но по краям уже подгнивающий. Причем быстро подгнивающий. А у этого капризного эйдос хоть и горит еле-еле, но не гнилой и с шансом на улучшение в будущем. Именно с шансом: то есть не факт, что не будет хуже, но рискнуть стоит…
– Ты видишь эйдосы? – Ирка была убеждена, что на это способны только стражи.
– Когда в шлеме – да. А без шлема я даже читать без линз не могу, – Гелата попыталась вспыхнуть улыбкой, но улыбка сразу погасла. – Но безумно тяжело! Стоишь у кровати и понимаешь, что через тридцать-сорок часов этот парень умрет! А ведь мне только копьем его ножевой раны коснуться – и все!
– А если бы ты все-таки… – медленно начала Ирка.
– Он исцелился бы. Но мое копье лишилось бы силы. Всей и навсегда. И я никогда не смогла бы никому помочь. Другие копья валькирий более-менее заменимы. Незаменимы только два: валькирии-одиночки и мое, – ответила Гелата.
И вновь сквозь мягкость проступила сталь. Мягкие люди мягкие только снаружи. Там, где ломается железо, они выстаивают. Ирка безошибочно ощутила, что ответ касался не только парня.
«А я как хотела? Чтобы мне все одной?.. Но почему так тошно? Неужели она не понимает, что не надо было притаскивать сюда свое копье? Я же рукой могу до него дотянуться! Просто коснуться его – и все!» – подумала Ирка.
От чужого копья ее ладонь отделял всего метр. Один поворот колес. И Ирка повернула колеса, откатившись в противоположную сторону так резко, что ручками кресла врезалась в книжные полки.
– Мне плохо, Гелата! – сказала Ирка тихо. Она не собиралась жаловаться. Как-то само вырвалось.
Гелата встала, подошла к Ирке и присела рядом. Лицо ее оказалось рядом с шинами Иркиной коляски.
– То, что сейчас тебе кажется самым большим твоим горем, на самом деле твоя самая большая радость и надежда, – сказала она.
Ирка никак не ожидала таких слов. Она ударила кулаком по поручню коляски.
– Ты об этом? – спросила она.
– Да. Тебе плохо только пока, потому что ты не знаешь… И никто не знает. Даже Фулона. Ты больше не валькирия. Одиночкой стала другая. Но погибший лебедь – а новая одиночка сможет превращаться лишь в волчицу – оставил тебе редкий дар, скрытый в нем до его смерти.
Ирка недоверчиво качнулась в каталке. Губы у нее дрожали.
– ???
– Нет-нет, – торопливо продолжала Гелата. – Ты ничего не потеряла от того, что я молчала. Возможно, мне и сейчас не стоило бы говорить. Понимаешь, если у человека есть глаза, от него невозможно скрыть зрение. Если есть уши – невозможно скрыть слух… Так и здесь. Это очень тонкий талант, то возникающий, то исчезающий. Как ручеек в лесу или вода в старом колодце. Рано или поздно ты ощутишь его сама.