– Подойдет?
– Вполне.
Вдвоем мы подперли дверь, вогнав один конец палки в землю, второй уперев в поперечный брус на двери. Руки Быстровой, можно сказать, приросли к этой толстой сучковатой палке, она боялась разжать пальцы.
– Не выдержит, выскочит, – причитала она.
– Выдержит, пустите, – я никак не мог развести ее пальцы. – Они днем не летают. Только ночью, в темноте.
Наконец, чтобы успокоить женщину, я решил сильней вогнать палку в землю, ударил по ней каблуком. Что-то хрустнуло. Острый конец проломил в гнилой дверной доске дырку; подпорка, ослабнув, обвалилась. В проломе завертелась, закрутилась серая масса.
– Мама! – взвизгнула Ольга Николаевна.
Мы бросились прочь от часовни. Трещали кусты. Возможно, именно они и спасли нас. За спиной слышался шорох множества крыльев, путавшихся в тонких ветвях. Быстрова, беря пример с меня, одной рукой прикрывала вытащенной из-за пояса полой рубахи голову; вторую руку, выставив вперед локоть, использовала как таран, пробивая себе дорогу через кусты.
Заросли кончились неожиданно для нас. Мы оказались на грунтовой дороге невдалеке от моей машины. Не понял как, но ключи я сжимал в пальцах. Крылатые твари десятками вырывались из кустов и уже нарезали возле нас сужающиеся круги. Я махнул ладонью, сбил в полете сразу двух летучих мышей и прыгнул за руль. Быстрова спустя мгновение уже оказалась рядом со мной, но захлопнуть дверь не успела. Она тянула на себя ручку, а перепончатокрылые стремились в салон через узкую щель, царапали обивку, пищали, скалили огненно-красные ротики.
– Я не могу, не могу… – шептала Быстрова, преодолевая отвращение. – Не могу закрыть. Помогите.
А твари уже стучали в крышу машины, ползали по капоту, залепливали своими телами стекла. Стремительно темнело. Свет пробивался сквозь кожаные крылья с пунцовыми жилками кровеносных сосудов. Самыми отвратительными были их глазки – маленькие и абсолютно бездушные.
– Держитесь! – крикнул я, запуская двигатель.
Машина заурчала, но это не напугало летучих мышей. Я включил стеклоочистители – натужно загудели электродвигатели. Щетки вздрогнули и медленно поползли, сбрасывая тварей с лобового стекла. Я развернулся, вписавшись в узкую дорогу. Ветки кустов хлестнули по дверце, сметая лезших в салон мышей. Быстрова наконец-то захлопнула дверцу.
– А вы говорили, что они днем не летают! – истерично выкрикнула Ольга Николаевна.
– Откуда я знал! Летают, как видите… Мы их потревожили.
В крышу еще несколько раз ударило. Стеклоочистители двигались короткими рывками, на пределе мощности. Тонкие кожаные крылья, попавшие под них, скрипели на лобовом стекле, таская за собой инфернальных существ.
– Боже! – выкрикнула Быстрова, когда я вырулил с грунтового съезда на асфальт, чуть не столкнувшись с груженным горячим асфальтом самосвалом.
Он пронесся прямо перед нами, обдав на ходу удушливым запахом расплавленного битума. Взвизгнули покрышки, я не рассчитал скорость на повороте. Протекторы простучали чечетку на гравии обочины. Мой автомобиль выбрался-таки на асфальт и понесся вперед. Стрелка спидометра уверенно перевалила за сотню.
– Есть! – крикнул я, видя, что крылатые существа одно за другим исчезают с лобового стекла, сносимые стремительным ветром.
– А сзади, сзади… – причитала Быстрова, высматривая летучих мышей в заднее стекло.
Боясь на скорости улететь с извивающейся между холмов трассы, я только бросил взгляд в зеркало. Дорогу от самого съезда усыпали тельца летучих мышей. Некоторые из них трепыхались, другим удавалось даже взлететь. Но нас уже никто не преследовал. Вот уже и последнюю тварь сдуло с лобового стекла – серый комок промелькнул возле дверцы.
Ровно работал двигатель. Дорога стремительно неслась под колеса. Через пару километров я сбавил скорость и съехал на обочину.
– Почему мы стали? – спросила Быстрова, опасливо поглядывая в заднее стекло.
– Успокоиться надо, руки трясутся, – я приподнял кисти над рулем, пальцы мои подрагивали.
– Хорошо, только окна не открывайте, – согласилась Ольга Николаевна.
– Я закурю.
– Конечно. Может, и меня угостите? Я вообще-то бросила, но… И двигатель не глушите. Вдруг они снова набросятся?
– Откуда они тут возьмутся?
– Я уже и не знаю. Всякое может случиться.
Руки тряслись не только у меня, но и у следователя. Поэтому, прежде чем мы закурили, несколько сигарет из пачки, подаренной мне Михаилом, вывалились на сиденье. Никто из нас даже не сделал попытки их поднять. Дым наполнял салон, но ни у меня, ни у Быстровой не наблюдалось даже попытки приоткрыть окно. А пейзаж за окном абсолютно не соответствовал пережитому. Облака на небе тянулись чередой с запада на восток. В разрывах вспыхивало солнце, золотило своими лучами поле. Зеленела близкая полоска леса, а на горизонте он уже казался темно-синим.
– Ну и дрянь ваши сигареты, – произнесла Быстрова, раздавив выкуренную наполовину сигарету в пепельнице.
– Я тоже так считаю, сам-то курю другие. А эти не мои – одного хорошего человека.
Ольга Николаевна потерла виски:
– Даже то, что случилось, не разрушило разделяющую нас стену. Вы по-прежнему видите во мне следователя, а не человека, который хочет во всем разобраться. А ведь пережитое должно было сблизить нас больше, чем ночь, проведенная в постели… – Сказав это, Быстрова улыбнулась и добавила: – Шутка, в которой, как известно, всегда есть место правде.
– Вы следователь, и с этим ничего не поделаешь. В первую очередь, это в ваших мозгах. Сами вы стараетесь меньше говорить, больше слушать. Вам-то какой интерес разбираться в том, что не подпадает под статьи Уголовного кодекса? Для меня это самая большая загадка.
– А вам какой смысл? Ну, конечно, сейчас вы скажете, что не хотите отвечать, ведь ответ может повредить вам. Черт, сколько раз я слышу это на допросах! Да, может повредить, но и помочь может. Правда не способна вредить.
– И я это слышу от следователя? – улыбнулся я. – А за что сидят люди в тюрьмах? За правду о себе.
– Они сидят за те преступления, которые совершили, – корректной формулировкой поправила меня Быстрова и вздохнула. – Я сама во многом виновата. С какой стати вы должны откровенничать со мной? Спасибо за то, что вытолкали меня из часовни. Сама бы я оттуда не выбралась. Ладно, включите «аварийку», если уж мы стоим в неположенном месте. Или поехали. Я в самом деле спешу.
Я выбрал второе предложение. Машину не гнал – когда нервничаешь, лучше не спешить.
– Уф… – отдышалась Ольга Николаевна. – Откровенность может пробудить только взаимность. Я раскрою карты окончательно. Вы уже слышали от меня, что случай подобного убийства – не первый. Как минимум, пятый. А еще несколько случаев сумасшествия. У нас, профессионалов, о таком принято говорить как о серийном почерке преступника. Близкие люди будущей жертвы умирают, гибнут при несчастном случае… Заметьте, сперва речь не идет о насильственной смерти, совершенной с преступным умыслом. Через какое-то время жертва гибнет сама или же сходит с ума. При этом все жертвы – люди состоятельные; вот только потом оказывается, что большую часть своего состояния они странным образом успевают потратить неизвестно на что. Обычно просто снимают наличные, и те исчезают в неизвестном направлении незадолго до их гибели.