Ночь была теплой, и Мартин оставил окно открытым. Я проснулась после двенадцати, а потом не могла уснуть, прислушиваясь к дыханию мужа. И тут мне почудился чей-то смех. Я подошла к окну и увидела возле двери дома, выходящей в сад, отца Мартина. Он шел в обнимку с девушкой, это она смеялась. Возле ворот в тени деревьев стоял белый фургон. Отец Мартина со своей гостьей вошел в дом, но из гостиной не доносилось ни звука, и шагов на лестнице я не слышала, так что вряд ли они поднялись в его спальню. Довольно странно. Может, они сидели тихо, как мыши, но мне показалось, девушка пьяна, а в таком состоянии человек обычно говорит довольно громко. «Если только они не в подвале», — подумала я. Совершенная нелепица, хотя там винный погреб. Появление отца Мартина в доме под руку с девицей очень удивило. Я не знала доподлинно о его отношениях с Серафимой, но никаких знакомых девушек у него точно не было. Что ж, он еще довольно молодой мужчина, выглядит прекрасно… и это после нескольких лет, проведенных в инвалидной коляске… О многом я думала в ту ночь, вытянувшись в своей постели. Начинало светать, Когда я услышала шум двигателя. Подошла к окну, фургона уже не было. Значит, девушка уехала. А потом я увидела сюжет в новостях. И снова жуткие подробности о пытках, которые пришлось Перенести жертве… В темноте я не видела лица девушки, я даже толком ничего не могла сказать о росте или цвете волос, и белых фургонов в стране Немало, но… Мысль о том, что несчастная была в доме, не оставляла. Улучив момент, я спустилась в подвал, прошлась вдоль длинных, во всю стену, Полок, ощупывая каменную кладку. За этим занятием меня и застал Мартин. «Хочешь выбрать вина к обеду?» — весело спросил он, но в глубине его глаз я уловила настороженность. И тут же запретила себе думать об этом. И о том, что видела его отца в компании девушки. О белом фургоне у ворот я даже заговаривать не стала. Не только потому, что понимала всю бессмысленность подобных разговоров: Мартин, конечно, первым делом спросит, а не привиделось ли мне все это, и вновь припомнит испытания, выпавшие мне в России. Я боялась, боялась — по его глазам, жестам, интонации — понять, что это правда. Я загоняла поглубже свои страхи, но они каждую ночь возвращались, и дни были мучительны в ожидании ночи.
Надо сказать, после сообщения по телевизору в семействе несколько дней ощущалось напряжение. Отец Мартина был весел, разговорчив, а вот сам Мартин и Серафима, напротив, казались чем-то недовольными. Отец Мартина, безусловно, это видел, но то ли не обращал внимания, то ли нарочно поддразнивал их. Постепенно некое противостояние сошло на нет, что мои страхи отнюдь не уменьшило.
Примерно через месяц после этих событий, когда я плавала в бассейне, до меня донесся обрывок разговора. Серафима в это время сидела в плетеном кресле неподалеку, точно верный страж, Мартин и его отец коротали время в патио, пили вино, наблюдая за мной. «Девочка хандрит», — заметил отец, должно быть, имел в виду меня, я и в самом деле по большей части молчала. И только когда мы с Мартином оказывались наедине, мне куда лучше удавалось вести себя с прежней непосредственностью. «Неудивительно», — хмуро бросил мой муж. Отец засмеялся и беззаботно махнул рукой, но через минуту вновь заговорил: «Я понимаю, ты не можешь ее сейчас оставить, но… жаль терять такой заказ… может быть, этим стоит заняться мне? Или ты думаешь, твой старик больше ни на что не годен?» — «Я так не думаю. Давай обсудим все это в другое время».
Вечером, в спальне, я не выдержала и спросила Мартина: «Тебе надо уехать?» — «С чего ты взяла?» — «Слышала ваш разговор с отцом». — «Все это ерунда. Знаешь, у меня есть отличная идея: почему бы нам не отправиться куда-нибудь вдвоем? На пару недель?»
Конечно, я с радостью согласилась. И вскоре мы действительно уехали на юг, остановились в очень дорогом отеле… впрочем, я уже привыкла, что в семье денег никто не считал, всегда выбирая все самое лучшее. Вряд ли фирма, оставленная Мартином в России на попечение компаньона, приносила такие доходы.
Мартин нехотя упомянул, что отец продал свой бизнес за очень приличные деньги и может жить, ни в чем себе не отказывая. В общем, мы отдыхали вдвоем, и я подумала, как было бы здорово не возвращаться в поместье, снять квартиру на побережье… Я даже попыталась заговорить об этом с мужем. «Я подумаю об этом», — кивнул он.
Однажды мы вернулись с пляжа, пообедали в ресторане и, как обычно, решили немного отдохнуть. Пришли в номер, Мартин предложил выпить чаю, я не хотела, он начал дурачиться, подал мне чашку в постель… Проснулась я около шести, Мартин спал рядом. А в отеле царил настоящий хаос. Днем в своем номере был убит один из постояльцев. Полиция безуспешно пыталась найти свидетелей, никто ничего подозрительного не заметил. Когда Мартин находился в ванной, я нашла в его вещах снотворное. Спроси я мужа, зачем оно понадобилось, получила бы вполне вразумительный ответ, хотя снотворным он никогда не пользовался. Но даже дура вроде меня уже не могла не понять, что происходит. Недавний разговор с отцом, конечно, сразу же всплыл в памяти. Выгодный заказ, убийство в отеле… и девушки, истерзанные тела которых нашли после встречи с отцом Мартина. Я больше не сомневалась, кто такие эти двое. Мой паспорт лежал в сейфе, Мартин не то чтобы скрывал от меня код, он просто все обставил так, что необходимости сообщать мне его не возникало. У него все получалось удивительно естественно.
В тот последний день, находясь рядом с ним, я поражалась, как могла не замечать очевидного. Он всегда подчеркивал, что рос домашним мальчиком, даже в детстве ни разу не дрался, и я видела перед собой чуть ли не хилого интеллигента, и это при том, что у мужа на редкость крепкое, тренированное тело. И сила чувствовалась в нем прямо-таки фантастическая, в чем я не раз могла убедиться. Это был тот случай, когда смотришь и не видишь, что у тебя перед глазами. И с полной готовностью веришь всему. И думаешь, будто сам это видишь. В общем, тот день был для меня тяжким испытанием, главное, не выдать себя, не зародить в Мартине и тени сомнений. Наверное, в каждой женщине живет актриса, ей несложно обмануть того, кого она еще вчера так отчаянно любила. Мне не составило особого труда узнать шифр, выяснить, когда отправляется ближайший рейс в Москву, и сунуть в кофе мужа снотворное. Он ничего не заподозрил, уснул в обнимку со мной, а я взяла паспорт, кое-какие вещи и бросилась в аэропорт. У меня была банковская карта, которой я никогда не пользовалась, Мартин говорил, эти деньги он положил мне на карманные расходы, их набралось достаточно. Я готова была ближайшим рейсом лететь в любую точку планеты, но мне повезло, я купила билет в Москву за несколько минут до начала регистрации. Наверное, Мартин еще спал, когда самолет уже был в воздухе. В Москве я вышла из аэропорта, удивляясь, как легко смогла сбежать. Никто не схватил меня за руку, даже особого внимания никто не обращал. Я оглядывалась и пыталась решить, что делать дальше. Ехать в родной город? Нельзя. Я не сомневалась, Мартин станет меня искать и прежде всего позвонит друзьям… Недавний всплеск отчаянной решимости сменился растерянностью, 8 потом апатией. Стоя возле входа в аэропорт под Проливным дождем, я вдруг поняла: все в моей Жизни было ненастоящим — и сама себе показалась ненастоящей. Никем.
Я уехала в город, с которым меня ничто не связывало. Сняла квартиру, стала искать работу… Но чувство, возникшее однажды, не исчезло. В моей жизни не было смысла, все, что ей придавало значение, вдруг испарилось. Не было любви, не было веры, и надежды тоже не было. У меня даже не было прошлой жизни, все в ней оказалось неправдой, выдумкой от начала до конца. Я надеялась, что это пройдет, но становилось только хуже. И однажды я легла в ванну и вскрыла себе вены. Мне хотелось лишь одного: поскорее прекратить все это. Но… хозяйка квартиры обещала мне помочь с работой и решила заглянуть ко мне в тот вечер. Свет в кухне горел, а я не отвечала на звонки. И тогда она открыла дверь своим ключом… Я оказалась в больнице. У меня был только загранпаспорт, гражданский так и остался у Мартина, регистрация отсутствовала, а я сама говорить была не в состоянии. Оттого несколько дней ни с кем из моих родственников связаться не могли. Безусловная удача, но она мало что изменила.