– Хочешь, чтобы тебя отвезли? – осторожно спросил Голдберг.
– Нет. Я в порядке.
Потребовалась вся его гордость, чтобы не побежать, когда он отвернулся к выходу: усилием воли он откинул голову назад, выпрямил спину, и принялся спокойно переставлять ноги одну перед другой.
Странно, но пока он следовал тем же путем, каким заходил в больницу, он вспоминал о своем старом профессоре по хирургии… его администрация колледжа «отправила на пенсию» в семьдесят лет. Мэнни в то время учился на втором курсе.
Доктор Теодор Бенедикт Стэнфорд Третий.
Мужик был конкретным капитальным придурком, из разряда мудаков, с нетерпением ожидающих неверного ответа студента на поставленный вопрос, ведь тогда он получал возможность опустить незадачливого парня в унитаз. Когда администрация в конце года объявила о его уходе, Мэнни и его приятели закатили прощальную вечеринку жалкому ублюдку, все они напились, празднуя тот факт, что стали последним поколением, обучаемым этой навозной лепешкой.
Нуждаясь в деньгах, Мэнни тем летом устроился уборщиком в колледж, и как раз натирал коридор, когда грузчики выносили последние коробки из кабинета Стэнфорда… а потом из-за угла вывернул сам старик, в последний раз проходя по коридору.
Он ушел с высоко поднятой головой, спустился по мраморным ступенькам и вышел через парадный вход, гордо задрав подбородок.
Мэнни смеялся над высокомерием мужчины, неугасающим даже перед лицом физической старости и морального износа.
Сейчас, уходя тем же образом, Мэнни сомневался, так ли было на самом деле.
Более вероятно, что Стэнфорд чувствовал себя так же, как и Мэнни сейчас.
Списанным на утилизацию.
Джейн услышала рвущийся звук, находясь в кабинете тренировочного центра. Он разбудил ее, вынуждая поднять голову с импровизированной подушки в виде предплечий и выпрямить спину.
Рвущийся звук… и хлопанье…
Поначалу она подумала, что это порыв ветра, но потом ее мозги включились. Под землей не было окон. И только чертова гроза могла стать причиной такого шума.
Вскочив с кресла и обогнув стол, она выбежала в коридор, пулей устремившись к палате Пэйн. Все двери были распахнуты именно по этой причине: хотя Пэйн была единственным пациентом и преимущественно вела себя тихо, если что-то случится…
Что это за шум, черт возьми? Также раздавалось сопение…
Она завернула за дверной косяк операционной палаты и почти закричала в голос. О, Боже… кровь.
– Пэйн! – Она кинулась к кровати.
Пэйн буйствовала, ее руки мельтешили в воздухе, пальцы вцепились сквозь простыни в тело, острые ногти впивались в кожу плеч и ключиц.
– Я не чувствую! – кричала женщина, обнажив клыки, ее глаза были так широко распахнуты, что все лицо казалось белым. – Я ничего не чувствую!
Джейн устремилась вперед и схватила Пэйн за руку, но та мгновенно выскользнула из хватки, задевая кровоточащие порезы.
Пока Джейн пыталась успокоить свою пациентку, кровь забрызгала ее лицо и белый халат.
– Пэйн! – Если это продолжиться, то порезы станут настолько глубокими, что обнажат кость. – Прекрати…
– Я ничего не чувствую!
Ручка «Бик» возникла в руке Пэйн словно из ниоткуда… хотя, нет, магия тут вряд ли виновата … Ручка принадлежала Джейн, она носила ее в боковом кармане халата. В мгновение, когда она увидела предмет, все яростные движения сюрреалистически замедлились, и Пэйн уже заносила руку.
Удар был сильным, уверенным и неотвратимым.
Острая часть пронзила аккурат сердце девушки, она выгнула грудь, и предсмертный вздох сорвался с ее губ.
Джейн закричала:
– Неееееееет…
– Джейн… проснись!
Голос Вишеса выбивался из картины происходящего. Но потом она открыла глаза… навстречу кромешной тьме. Палату, кровь и хриплое дыхание Пэйн заменила черная визуальная пелена, которая…
Зажглись свечи, и первое, что она увидела, – это жесткое лицо Вишеса. Он был подле нее, хотя спать они отправились в разное время.
– Джейн, это был всего лишь сон…
– Я в порядке, – выпалила она, смахивая волосы с лица. – Я…
Тяжело дыша, она поднялась на локтях, не зная, был ли это сон или явь. Особенно учитывая то, что Вишес лежал рядом с ней. Они не только не ложились в одно время; они также не просыпались вместе. Джейн думала, что он спит в своей кузнице, хотя дело могло обстоять иначе.
Она надеялась на это.
– Джейн…
В приглушенном свете, она услышала в его голосе тоску, которую Ви не позволил бы выказать при иных обстоятельствах. И она чувствовала то же самое. Дни, в которые они так мало общались, стресс из-за лечения Пэйн, отстраненность… эта гребаная отстраненность… приносили столько горя.
Но здесь, в свете свечей, в их супружеской постели, все это исчезло.
Вздохнув, она повернулась к его теплому, твердому телу, и прикосновение изменило ее: она обрела твердость, не прилагая усилий, тепло потекло между ними, делая ее такой же реальной, каковым был Вишес. Подняв взгляд, Джейн посмотрела на его жесткое, красивое лицо с татуировкой на виске, черными волосами, которые он всегда зачесывал назад, резкой линией бровей и ледяным взглядом.
Всю прошедшую неделю она проигрывала в голове ту ночь, когда вся их жизнь обратилась в хаос. Несмотря на все раздражающие и тревожные факты, одна вещь была ясна наверняка.
Когда они столкнулись в туннеле, на Вишесе была водолазка. А он никогда не носит водолазки. Ненавидит их из-за чувства скованности… какая ирония, учитывая, что это ощущение иногда заводит его. Как правило, он носит майки или вообще ходит раздетым. И Джейн не была глупа. Он мог быть жестким засранцем, но раны на его коже появляются только от чьей-то чужой руки, не его собственной.
Вишес сказал, что ввязался в сражение, но он также был мастером рукопашного боя. Синяки по всему его телу могли возникнуть только по одной причине: он сам позволил это.
И Джейн гадала, кто сделал это с ним.
– Ты в норме? – Спросил Ви.
Джейн положила ладонь на его щеку.
– А ты? Они?
Он не моргнул.
– О чем был сон?
– Нам нужно о многом поговорить, Ви.
Его губы сжались в полоску. Он стиснул их еще сильнее, пока Джейн терпеливо ждала ответа. Наконец, он сказал:
– Состояние Пэйн не изменилось. Прошла всего неделя…