– Но теперь ты избавилась от всего этого.
Избавилась ли? Слепой Король пытался управлять ее судьбой так же, как прежде мать. Хотя его причины были менее эгоистичными, в конце концов, под его крышей жили Братство, их шеллан и малышка, и всех их стоило защищать. Вот только она боялась, что Роф разделял взгляды ее брата на людей, а именно, что они были лессерами, ждущими призыва на службу.
– Знаешь, что? – спросила она.
– Что?
– Думаю, что могу оставаться с тобой в этом автомобиле вечно.
– Забавно… я чувствую то же самое.
Опять щелчки, а затем они свернули направо.
Пока они ехали, машин становилось меньше, а зданий – больше, и Пэйн понимала, что Мэнни имел в виду, говоря, что ночь улучшает облик города; в этих окрестностях не было великолепия. Сломанные окна походили на выпавшие зубы, а грязь, засохшая с торцов складов и магазинов, – на морщины. Отметины, появившиеся от гниения, по воле случая или из-за вандализма, искажали то, что когда-то, несомненно, было гладким фасадом, яркие, свежие рисунки исчезали, расцвет молодости давно проиграл стихиям и течению времени.
И люди, стоявшие в тени, были не в лучшем состоянии. В сморщенной одежде цвета тротуара и асфальта, казалось, на них давит что-то сверху, будто невидимая сила поставила их всех на колени… и так и будет их держать.
– Не волнуйся, – сказал Мануэль. – Двери заблокированы.
– Я не боюсь. Мне… тоскливо, почему-то.
– Это городская нищета.
Они проехали мимо очередной гниющей, едва служившей крышей коробки, занятой двумя людьми, делившими одно пальто. Она никогда не думала, что найдет что-то ценное в угнетающей идеальности Святилища. Но, может, ее мать создала пристанище, чтобы защитить Избранных от подобных видов жизни… как эти.
Но скоро окружение немного улучшилось. А после этого Мануэль свернул с дороги на участок, параллельный растянувшемуся новому зданию, которое, казалось, занимало довольно много места. Повсюду огни на возвышающихся рукоятях отбрасывали приятный свет на приземистое строение, блестящие крыши двух припаркованных машин и подрезанные кусты, окаймлявшие аллеи.
– Вот и приехали, – сказал он, остановившись и повернувшись к ней. – Я представлю тебя как свою коллегу, ладно? Просто подыграй.
Она ухмыльнулась:
– Я попытаюсь.
Они вышли вместе, и… о, воздух. Такой сложный букет хорошего и плохого, металлического и сладкого, грязного и божественного.
– Мне это нравится, – сказала она. – Мне это нравится!
Она раскинула руки и закружилась, вертясь на ногах, обутых как раз перед отъездом из особняка. Остановившись и опустив руки, чтобы те передохнули, Пэйн осознала, что Мануэль смотрит на нее, и ей пришлось засмеяться от смущения.
– Прости. Я…
– Иди сюда, – прорычал он, его веки были низко опущены, взгляд был пламенным и собственническим.
Пэйн тут же возбудилась, ее тело вспыхнуло. И каким-то образом она поняла, что не нужно торопиться, приближаясь к нему, что надо потянуть время и заставить его ждать, даже если не долго.
– Ты хочешь меня, – протянула она, когда они оказались лицом к лицу.
– Да. Черт, да. – Он обхватил ее талию и резко притянул к себе. – Давай сюда свои губы.
Что она и сделала, обернув руки вокруг его шеи, слившись с его крепким телом. Поцелуй так и источал собственничество с обеих сторон, и, когда закончился, Пэйн не могла прекратить улыбаться.
– Мне нравится, когда ты требователен, – сказала она. – Я вспоминаю душ, когда ты…
Он издал стон и оборвал ее, нежно прижав руку к ее губам:
– Да, я помню. Поверь мне, я помню.
Пэйн чуть облизнула его ладонь:
– Ты снова сделаешь это со мной. Сегодня.
– Я буду таким везунчиком.
– Будешь. Как и я.
Он чуть засмеялся:
– Знаешь, что? Мне нужно надеть одно из своих пальто.
Мануэль вновь открыл дверь и наклонился в машину. Вернувшись, он надел выглаженную белую куртку, на отвороте которой курсивом было написано его имя. И по тому, как он застегивал две половины, она поняла, что он пытается скрыть реакцию своего тела на нее.
Жаль. Ей нравилось видеть его в таком состоянии, гордого и возбужденного.
– Пойдем, давай зайдем внутрь, – сказал он, беря ее за руку. А потом себе под нос он, казалось, добавил: – Пока я не кончил в…
Когда он прервал предложение, Пэйн оставила улыбку там, где она появилась - у нее на лице.
При более близком изучении казалось, что здание было укреплено для осадного положения, с расчетливыми решетками на окнах и высоким забором, растянувшимся на большое расстояние. Двери, к которым они приближались, также были ограждены решеткой, и Мануэль даже не стал дергать их за ручки.
Логично обезопасить здание, подумала она. Учитывая, как выглядела большая часть города.
Мануэль нажал на кнопку, и резкий тихий голос сказал:
– Лошадиный госпиталь Трикаунти.
– Доктор Мануэль Манелло. – Он повернулся к камере. – Я здесь, чтобы проведать…
– Привет, Док. Заходите.
Раздалось жужжание, а затем Манелло придержал для нее дверь:
– После тебя, bambina.
Интерьер, в который они попали, был скудным и очень чистым, с гладким каменным полом и рядами сидений, будто люди проводили много времени в этой передней комнате, в ожидании. На стенах висели обрамленные фотографии лошадей и рогатого скота, у многих животных с поводов висели красные и голубые ленточки. Напротив располагалась стеклянная панель с выбитым на ней форменными золотыми буквами словом «ПРИЕМНАЯ», а еще были двери… так много дверей. Те, что со значком мужчины и со значком женщины… а также с надписями, вроде «ЗАВЕДУЮЩИЙ ГОСПИТАЛЕМ»… и «ФИНАНСОВЫЙ ОТДЕЛ»… и «Менеджер по персоналу».
– Что это за место? – спросила она.
– Больница. Пойдем, нам туда.
Он прошел через пару двойных дверей и подошел к человеческому мужчине в униформе, сидевшему за столом.
– Здравствуйте, Доктор Манелло. – Мужчина опустил газету, на шапке которой большими буквами было написано «Нью-Йорк Пост». – Давненько вас не видели.
– Это моя коллега, Пэ… Памела. Мы просто хотим повидать мою девочку.
Человеческий мужчина внимательно посмотрел на лицо Пэйн. А затем, казалось, встряхнулся:
– Э… она там, где вы ее оставили. Док провел с ней много времени сегодня.