Молча они вернулись в отель, и Скарлетт ушла к себе в номер, не пригласив Бена. Она осмотрелась по сторонам и, не торопясь, начала складывать вещи. Только позже к вечеру она попросила принести обед на двоих к ней в номер и заказать билеты до Нью-Йорка на утренний поезд. Все, ее безрассудство закончилось. Она попробует помочь Бену остаться в Штатах, но если он все-таки уедет, это будет только лучше для нее. Но даже если он останется, это ничего не меняет, она наигралась, развлеклась, как сказал бы Ретт. Бен – милый юноша, и ей было приятно с ним, но Ретта она ни на кого не променяет.
Когда Скарлетт зашла к Бену, он мрачно глянул на нее, но так и остался лежать на тахте, как был, в Пиджаке и ботинках.
– Я заказала билеты на завтра, – не обращая внимания на его мрачное настроение, сказала Скарлетт, – и обед. Думаю, что нам лучше пообедать в номере.
– У меня нет аппетита.
– Пойдем, пойдем, не хмурься. Что-нибудь придумаем, – Скарлетт потянула Бена за руку, затормошила, заставила подняться.
Вечером после обеда они посидели немного на террасе, любуясь закатным солнцем, а на ночь разошлись по своим номерам.
Ретт потягивал виски, и Скарлетт удивилась, зная, что обычно до вечера он не пьет спиртного.
– Что-нибудь случилось?
– Нет, почему же… Ах, виски… Нет, я просто сегодня чертовски устал.
– Как давно я тебя не видела и страшно соскучилась, – произнесла Скарлетт и увидела его насмешливый, рассеянный взгляд.
– Давно, – спокойно произнес Рэтт. – Ну, как ты отдохнула?
– В общем-то ничего.
Он замолчал. Конечно, он ждал, что она расскажет ему подробнее. Но она не рассказала.
Мысли ее кружились и кружились. Быть может, Ретт ничего и не знает. Мозг Скарлетт лихорадочно работал. Знает или нет? Она призвала на помощь все свои силы.
– Ты хоть развлекалась немножко? – спросил он. Она ответила не сразу. Стучало в висках: он знает, он все прекрасно знает! Сердце, казалось, вот-вот остановится. Она услышала свои слова:
– Да, я там… гуляла… Иногда…
– Надеюсь, не одна?
Она медленно кивнула и снова не посмела поднять глаза.
– И что он… хорош собой? Молод? И это тебя по-прежнему развлекает? – спросил Ретт.
Она вскинула голову. Ретт с преувеличенным вниманием занимался чисткой апельсина. Ей подумалось, что сейчас-то все и начнется.
– Да, – сказала она.
– Значит, тебя это развлекает? Или, возможно, больше, чем просто развлекает?
Теперь они глядели друг на друга в глаза. Ретт положил апельсин на тарелку. С какой-то отчаянной нежностью она вдруг увидела две глубокие складки, идущие от крыльев носа к губам, застывшее лицо и его потемневшие глаза в темных кругах. Время, казалось, не движется, или, напротив, проносится вихрем, свистя в ушах. Она ничего не ответила. Она внимательно разглядывала узор на скатерти. Она вдруг вспомнила слова Мамушки: «Мухи слетаются на сахар, а не на уксус», – и она приготовилась к обороне.
– Ретт, ведь ты же знаешь, что ты для меня единственный мужчина в жизни, – и она изо всех сил постаралась улыбнуться ему так нежно, что ресницы ее затрепетали.
– Скарлетт, моя дорогая Скарлетт, – произнес Ретт, и одна бровь медленно поползла у него вверх, – ты так и не узнала меня до конца. Я не какой-нибудь тупица, которого можно обмануть хлопаньем ресниц. Я знал, что ты с детства взбалмошна и эксцентрична в своих поступках, недаром отец воспитывал тебя в крестьянском духе, (Скарлетт обдавало то жаром, то холодом, колени у нее слабели и ноги подкашивались) но я всегда надеялся и верил в то, что та, в ком течет кровь аристократов Робийяр, при любом воспитании никогда не забудет о приличиях. Теперь я понимаю, как я ужасно заблуждался на твой счет. Зная тебя, мне, конечно, не следовало ожидать, что ты будешь правдива, порядочна и честна со мной. Но я, по глупости, в очередной раз поверил тебе.
– Я просто не понимаю о чем ты? – пролепетала Скарлетт и села в кресло, так как ослабевшие ноги вдруг разом перестали слушаться ее.
– Думаю, что прекрасно понимаешь. Посмотри на себя, у тебя вид нашкодившей собачонки. Я думаю, нам лучше не видеться некоторое время.
Скарлетт кинулась к нему. Слезы ручьем текли у нее по лицу, и она так сильно сжала его руку, что ногти впились ему в кожу.
– Что ты хочешь сказать? О, Ретт, ради Бога скажи мне, что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, я выразился достаточно ясно, – и он с силой оттолкнул ее руку.
– Ретт, не делай этого. Я не хочу этого. – Сердце ее разрывалось на части.
Он внимательно посмотрел ей в глаза: – Я устал! – сказал он и отвернулся.
– Но я хочу все объяснить тебе. Ретт, любимый, почему ты так жестоко поступаешь со мной?
Он поднял к ней искаженное болью лицо и ей показалось, что в его волосах прибавилось седины.
– Я поступаю с тобой жестоко? Я, который боготворил тебя всю жизнь? Я заботился о тебе, баловал тебя. Ведь тебе пришлось столько вытерпеть, Скарлетт, – войну, голод, смерть близких, ты прошла через ад, и никто, кроме меня, не мог лучше понять это. А теперь я должен сидеть рядом с тобой, зная что…, держать тебя в объятиях после всего этого.
– Нет, – сказал он тоном не терпящим возражений, – я не могу жить с тобой и лгать себе, что все забыл. Ты не можешь больше быть моей женой. Мой адвокат уладит все необходимые формальности.
– Но я не хочу уходить от тебя. Не заставляй меня сделать это, Ретт. Я больше никогда не повторю этого. Я была такой идиоткой. Прости, Ретт, мне так жаль!
– Скарлетт, прекрати, не унижайся. Где остатки твоей гордости и достоинства. Я сохраню за тобой ежемесячное содержание. Сейчас я уезжаю, а ты можешь оставаться в доме столько, сколько захочешь. Наступило долгое молчание. Никто из них не двигался. Только было слышно тиканье каминных часов.
– Ну вот и кончено, – сухо сказал Ретт, выпрямившись в кресле. – Я ухожу, Скарлетт.
Скарлетт слушала его, как в тумане, она не могла поверить, что все это происходит с ней. Что это тот человек, который боготворил ее, но она все испортила этой интрижкой. Естественно, ее следует наказать.
На нее нашло отупение, и она призвала на помощь старое заклятье: «Сейчас я не стану об этом думать. Я с ума сойду, если буду думать о том, что я его опять потеряла и теперь, наверное, уже навсегда. Я подумаю об этом завтра…»
В доме все оставалось по-прежнему, слуги чистили мебель, накрывали стол… и убирали почти нетронутые блюда. Кэт каждый день уезжала в театр, она была настолько увлечена своими занятиями там, что ничего не замечала и даже не подозревала, что их семья уже практически распалась. Она редко бывала дома, поэтому не могла знать и того, что отец тоже уже почти не бывает дома.