Агур был оживлен и весело болтал; бенгалец же напротив, встревожен и мрачен. Он часто останавливался и озирался по сторонам. Иногда он нагибался и внимательно вглядывался в тропу, притворяясь, что ищет следы слона.
Эта резкая перемена настроения, эти взгляды и маневры не ускользнули от Агура, который решил, что бенгалец боится.
— Смелее, Манчади, — весело сказал он. — Не думай, что так уж трудно схватиться с этой громадиной. Одна пуля в глаз — и все будет кончено.
— Я и не боюсь, — резко ответил бенгалец, тщетно стараясь изобразить на губах улыбку. — Просто настроение испортилось.
— Мне показалось, что ты обеспокоен.
— Это верно, но меня беспокоит не слон.
— А что же тогда?
— Агур, — сказал Манчади странным тоном. — Ты боишься смерти?
— Боюсь ли я смерти?.. Почему ты спрашиваешь? Я никогда не думаю о ней.
— Тем лучше для тебя.
— Я тебя не понимаю.
— Поймешь через несколько часов; молчи и пошли дальше.
«Он слегка тронулся, — подумал Агур. — Бедняга заговаривается от страха. Ладно, я сам убью слона».
Он ускорил шаги, несмотря на жаркое солнце, и через час они добрались до банановой рощицы, тенистой и очень приятной на вид.
Как только они вошли туда, Манчади принялся насвистывать какую-то песенку, с замысловатыми коленцами и переливами.
— Что ты делаешь? — спросил его Агур.
— Свищу, — ответил Манчади.
— Ты спугнешь слона.
— Наоборот, привлеку. Слоны любят свист и, когда слышат его, подходят поближе.
— О! Я этого не знал.
— Теперь знай, и внимательно смотри кругом. Ты знаешь, где находится пруд?
— Здесь рядом.
— Пошли.
Агур, хоть это и показалось ему довольно странным, послушался. Он углубился по едва заметной тропинке в чащу и привел товарища к берегу маленького пруда, окруженного грудами грубо отесанных камней — развалин старинной пагоды.
— Ты оставайся здесь, — сказал ему бенгалец, — а я войду в лес и поищу слона — он должен прятаться где-то поблизости.
Он взял под мышку карабин и спокойно удалился, не добавив больше ни слова. Но как только он убедился, что его не видно и не слышно, то сразу припустился бегом и остановился лишь у подножия огромного дерева, на стволе которого была грубо вырезана эмблема таинственных обитателей Раймангала.
Здесь он издал длинный свист и прислушался. Такой же сигнал из зарослей был ему ответом. Минуту спустя, среди кустов появилась зловещая фигура Суйод-хана.
Жрец скрестил руки на груди и устремил на Манчади взгляд, острый, как лезвие кинжала.
— Будь благословен, Сын священных вод Ганга, — сказал бенгалец, кланяясь и прикладывая сложенные ладони ко лбу.
— Итак? — коротко спросил Суйод-хан.
— Нас провели.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Тремаль-Найк жив.
Суйод-хан еще больше помрачнел и сжал кулаки.
— Я промахнулся? — прорычал он. — А ведь кинжал мой пронзил ему грудь!
Он склонил голову и погрузился в размышления.
— Манчади, — сказал он через некоторое время, — этот человек должен умереть.
— Приказывай, Сын священных вод Ганга.
— Сердце Девы пагоды ранено взглядом этого человека. Несчастная еще любит его и не перестанет любить, пока он жив.
— Она поверит в его смерть?
— Да, если я дам ей доказательства.
— Что я должен сделать? Отравить его?
— Нет, яд не всегда убивает, на него есть противоядия.
— Задушить? Со мной мой аркан.
— Не спеши. Ты следовал моим указаниям?
— Да. Агур ждет меня у пруда.
— Хорошо. Ты убьешь сначала его.
— А потом? — спросил фанатик с ужасающим спокойствием.
— Потом ты вернешься в хижину и расскажешь Каммамури, что Агур убит. Он поверит тебе и побежит искать его; остальное ты понимаешь.
— Какие будут еще приказания?
— Больше ничего.
— Задушив Тремаль-Найка, что мне делать дальше?
— Возвращайся ко мне на Раймангал. Ступай!
Манчади еще раз коснулся пепла у себя на лбу и быстро удалился.
«Да, — сказал он себе, — Сын священных вод Ганга — великий человек!»
Этот фанатик даже не думал о двойном убийстве, которое готовился совершить. Так велел Суйод-хан, а все, что приказывал он, исходило от имени страшной богини Кали, которой они посвятили себя без остатка, во власть которой отдали свою жизнь.
Он медленно пересек лес и вышел к пруду, у которого сидел с карабином на коленях Агур.
— Ты нашел слона? — спросил он бенгальца.
— Еще нет, но я напал на его след, — сказал тот, и в глазах его сверкнули зловещие искры.
— Что с тобой? Почему ты так смотришь на меня? — удивился Агур.
Не отвечая, бенгалец молча смотрел на него в упор.
— Ты обнаружил что-то странное?
— Да, — отвечал Манчади. — Ты помнишь, что я тебе сказал час назад?
Индиец слегка забеспокоился: он словно уже предчувствовал беду.
— Мы, кажется, разговаривали о смерти?
— Да.
— Я помню это, — отвечал Агур.
— Тебе не страшно умереть в двадцать лет, когда будущее, наверное, улыбается тебе? Тебе не кажется ужасным покинуть эту цветущую землю, согретую солнцем, и спуститься в могилу, в темноту, в неизвестность?
— Ты с ума сошел? — поднял брови Агур. — Ты сумасшедший?
— Нет, Агур, я не сумасшедший, — сказал убийца, подойдя к нему вплотную. — Смотри!
Он распахнул на груди рубашку и показал татуировку в виде змеи с головой женщины.
— Что это? — спросил Агур.
— Эмблема смерти.
— Не понимаю.
— Тем хуже для тебя.
Бенгалец выхватил аркан, который был спрятан у него за пазухой, и со свистом раскрутил его над головой.
— Агур! — вскричал он. — Суйод-хан осудил тебя — ты должен умереть.
Только тут индиец все понял. Он вскочил на ноги с карабином в руке, но не успел даже наставить его на предателя.
Свист разорвал воздух, и с тугой петлей на горле бедняга тут же свалился на землю.
— Убийца!.. — прохрипел он.
— Агур! — мрачно сказал Манчади, — Попрощайся с солнцем, которое ласкало тебя, вдохни в последний раз воздух, который течет над Сундарбаном, пошли последний привет своим близким и спускайся в могилу.