В десять шлюпка прошла перед Киддепуром, большим поселком, расположенном на левом берегу реки, а чуть позже оказалась в виду Калькутты, королевы Бенгалии, столицы всех английских владений в Индии, с ее внушительным рядом дворцов и пагод, с ее куполами и причудливыми колокольнями, с ее улицами и площадями, под защитой форта Вильям — самой большой и мощной крепости на полуострове.
Тремаль-Найк вскочил и широко раскрытыми глазами смотрел на эту разворачивающуюся перед ним изумительную панораму большого столичного города.
— Какой блеск!.. — прошептал он. — Никогда б не подумал, что так близко от страны тигров и змей может возвышаться такой огромный город.
Он повернулся к одному из тугов, самому пожилому, и спросил:
— Ты знаешь город?
— Да, — отвечал индиец.
— Ты знаешь, какова моя миссия?
— Коульи мне сказал: убить капитана, чтобы он не напал на Раймангал.
— Где мне найти его?
— Мы это узнаем, я надеюсь.
— Он еще не отправился?
— Мы не видели ни одного военного корабля, спускающегося по Гангу, — ответил старик. — Значит, экспедиция еще не отправилась.
— Не знаешь, есть ли у капитана свой дом в Калькутте?
— Есть, недалеко от форта Вильям.
— Ты найдешь его?
— Да, конечно.
— Интересно, там ли он сейчас?
— Мы это скоро узнаем.
— От кого?
— От одного из наших. Это боцман на борту «Девоншира».
— Что это за «Девоншир»? — спросил Тремаль-Найк.
— Вон, взгляни на ту канонерку у форта Вильям.
Тремаль-Найк посмотрел в указанном направлении и увидел в пятидесяти ярдах от массивных стен крепости небольшое паровое судно с довольно низким корпусом и такой небольшой осадкой, что оно легко могло подниматься даже по притокам Ганга. На нем была только одна мачта, расположенная ближе к носу, а на корме, на круглой платформе, стояло тяжелое артиллерийское орудие.
— Ваш человек служит на этом судне? — спросил Тремаль-Найк.
— Я тебе сказал: это боцман Хидар.
— Пошли к нему.
— Спокойно. Здесь нужна осторожность.
— Нас тут не знают.
— И все-таки не стоит так спешить.
— Делай, как знаешь, — сказал Тремаль-Найк.
Туг оставил на минуту весло и, встав на скамейку, внимательно оглядел палубу канонерки.
На палубе виднелись несколько матросов, занятых приборкой, и среди них седоватый боцман, который, стоя на корме, болтал с юнгой.
— Это он, — сказал душитель, повернувшись к Тремаль-Найку.
— Кто он?
— Хидар.
— Он тебя видел?
— Подожди минуту.
Он приложил ладони ко рту, образовав нечто вроде рупора, и издал пронзительный звук, который скорее мог исходить из медной трубы, чем из человеческого рта.
Боцман тут же повернулся к реке и наклонился над фальшбортом. Шлюпка в этот момент проходила под самым бортом канонерки.
Взгляд боцмана встретился со взглядом старого туга, но он тут же перевел его дальше, притворившись, что разглядывает парусник, шедший вниз по течению.
— Скоро Хидар будет на берегу, — сказал старик. — Он меня понял.
— Где мы встретимся с ним?
— В одной харчевне, которую содержит наш человек.
Шлюпка двинулась дальше, держась вблизи берега, и направилась к пристани.
По берегам реки, особенно на больших каменных лестницах, спускающихся к воде, толпились мужчины, женщины и дети, чтобы совершить свои омовения в священных водах Ганга.
В любое время года индиец не забывает о религиозном омовении; оно стало для него ежедневной необходимостью. Во всех городах, которые расположены на берегах священной реки, толпы жителей каждое утро заполняют эти лестницы, и, едва взойдет солнце, погружаются в воду.
Мужчины и женщины, богатые и бедные, старики и дети, раздеваются на ступеньках, на открытом воздухе, на глазах у всех, не обращая внимания на взгляды любопытных, и совершают омовения, обратив лицо к солнцу, как предписывает культ.
Первым делом они полощут себе рот, потом предлагают пригоршню воды дневному светилу. После этого стирают одежду, никогда не пользуясь мылом, поскольку оно считается нечистым веществом, и снова одеваются, всё так же на открытом воздухе, мужчины и женщины вместе, после чего возвращаются по домам, унося с собой кувшин с водой для дневных омовений.
Пройдя этот хаос из судов и купающихся, проплыв мимо портовых строений и складов, шлюпка причалила к широкой лестнице, которая в этот момент была безлюдна.
Старый туг велел своим товарищам оставаться в ней и сказал Тремаль-Найку:
— Следуй за мной.
Они поднялись по лестнице и сквозь торговые ряды и портовые лавочки вышли в город.
Несмотря на раннее утро, толпа заполняла уже улицы города, множество экипажей и пешеходов кружило по его площадям, своим великолепием не уступающим Лондону.
Старый туг быстро пересек несколько улиц и площадей, прошел мимо блестящих дворцов с фронтонами в стиле греческих храмов, окруженных садами, и вскоре углубился в грязные, узкие улицы бедных кварталов, где остановился перед хибарой нищенского вида, над дверью которой висела вывеска в виде рыбы с квадратной, как у лягушки, головой, и длиннющими плавниками.
— Подождем его здесь, — сказал туг. — Хидар скоро придет.
Они вошли в темную и грязную комнату, где виднелись несколько столов и бамбуковых табуреток, и уселись в самом освещенном ее углу. Хозяин, худой, как факир, и страшно изуродованный оспой, принес им блюдо риса, приправленного соусом из рыбы и пряностей, и кувшин «тоди», очень светлого и приятного пальмового вина.
Проголодавшись от утреннего воздуха и долгого путешествия, Тремаль-Найк и его товарищ опустошали свои тарелки, когда в харчевню вошел боцман королевского флота. Это был крепкого сложения мужчина лет сорока, с черной бородой и умными глазами.
Он держал во рту короткую трубку и беспрерывно дымил. Завидя старого туга, он подошел к нему и протянул руку.
— Рад снова встретиться с тобой, Мок, — сказал он и пристально глянул на Тремаль-Найка, словно ощупывая его взглядом.
— Не бойся, Хидар, — ответил старик, поняв его. — Это наш, он посланец Кали.
— Дай мне доказательство, — сказал боцман.
Тремаль-Найк показал ему кольцо, которое носил на пальце.
Моряк склонил голову.
— Я в твоем распоряжении, посланец Кали.
— Садись и выслушай, — сказал Тремаль-Найк. — Ты знаешь капитана Макферсона?