Оливия пристально всматривалась в фамилию Гэннон над входом в усыпальницу. «Когда-нибудь, в отдаленном будущем, здесь упокоится и Моника Фаррел, – пришла к ней мысль. – Здесь лежат ее бабка с дедом, а также прародители. Но это не означает, что я имею право нарушить обещание, которое мама дала Кэтрин, – напомнила она себе. – Я никогда не узнала бы правду, если бы мама не рассказала все, одурманенная лекарствами».
Она приехала сюда в надежде получить подсказку, но подсказки не было. В этой поездке лишь пробудились мучительные воспоминания.
– Пора ехать, – сказала она шоферу.
Она не сомневалась, что ее визит сюда он будет обсуждать с коллегами. «Что ж, через неделю-другую они, наверное, поймут, зачем я была здесь. Прощальное паломничество».
Приехав домой, Оливия разделась и сразу легла в постель. Она была настолько измотана, что не могла даже думать о приготовлении еды. К тому же ее мучило сознание того, что у нее по-прежнему не хватает твердости принять безотлагательное решение.
Глаза у нее начали слипаться. Но тут прозвучал телефонный звонок. У нее возникло искушение проигнорировать его, но потом она подумала, что это может быть Клей Хэдли. Если она не снимет трубку, он наверняка позвонит консьержу и, удостоверившись, что она дома, примчится сюда.
Вздохнув, Оливия доковыляла до телефона и сняла трубку.
– Миз Морроу?
Голос был незнакомый. Женский.
– Миз Морроу, извините, что отнимаю у вас время. Меня зовут Моника Фаррел. Я педиатр. На прошлой неделе вас возил шофер, маленького сына которого я лечила. Шофер, Тони Гарсия, упомянул, что вы говорили, будто знали мою бабушку. Он, наверное, не так понял?
«Это внучка Кэтрин, – подумала Оливия. – Я сказала Тони Гарсия, что знала бабушку Моники, как раз после посещения могилы Кэтрин, а он рассказал Монике. Все-таки Кэтрин послала мне знак».
Она ответила дрожащим голосом:
– Да, я очень хорошо ее знала и хочу рассказать вам о ней. Очень важно, чтобы вы все узнали, пока еще не поздно. Вы могли бы навестить меня завтра?
– Только ближе к вечеру. Утром у меня прием в кабинете, затем назначена встреча в Нью-Джерси, которую нельзя отменить. Думаю, что смогу подъехать к вам часов в пять.
– Прекрасно. О Моника, я так рада, что вы позвонили. Тони назвал вам мой адрес?
– Да, у меня он есть. Миз Морроу, один вопрос. Мы говорим о приемной матери моего отца или о моей бабушке по материнской линии?
– Я говорю о настоящих родителях вашего отца, ваших кровных бабушке и дедушке. Моника, я очень устала. Весь день в разъездах. До завтра постараюсь прийти в себя. С нетерпением буду ждать нашей встречи.
Оливия повесила трубку. Она чувствовала, что готова расплакаться, и не хотела, чтобы Моника догадалась об этом по ее голосу.
Она закрыла глаза и сразу же уснула. Во сне она грезила о встрече с молодой женщиной, внучкой Кэтрин и Алекса. Но ее разбудил снова зазвонивший телефон.
Теперь это был Клей Хэдли.
Полусонная Оливия сказала ему:
– О, Клей, я так счастлива. Мне позвонила Моника Фаррел. Представляешь? Она мне позвонила! Это знак свыше. Я хочу ей все рассказать. Для меня это такое облегчение. Теперь я могу спокойно умереть.
Потрясенная тем, что услышала от Оливии Морроу, Моника положила трубку и уселась за письменный стол в своем небольшом кабинете.
«Она хочет сказать, что знала настоящих родителей папы? По голосу она немолодая, даже старая. Может быть, она не совсем в себе? Но если она действительно их знала и может рассказать о них, это было бы замечательно. Папа всю жизнь жаждал узнать правду о своем происхождении. Он говорил, что ему безразлично, если его кровные родственники были алкоголиками или мошенниками, главное – выяснить, кто они такие.
Возможно, завтра в это время я уже буду знать, – радовалась она. – Интересно, есть ли у меня двоюродные братья и сестры или другие родственники? Я бы хотела, чтобы…»
Моника отодвинула стул, стоящий у стола, и поднялась. «Как не хочется завтра ехать и подтверждать чудесное исцеление! Папа был ярым католиком, и я знаю, что мама тоже. Я помню, как мы втроем каждое воскресенье неизменно ходили в церковь. Наше поколение уже отходит от этого, хотя я иногда бываю на мессе. Папа говорил, что для нас все слишком упростилось. “Вы, ребята, считаете, что если собираетесь в плавание и помолитесь в воскресенье утром, то этого будет достаточно, – говорил он мне. – Нет, не достаточно”».
В семь часов обещал зайти Райан Дженнер, чтобы взглянуть на медкарту Майкла О’Кифа. Было как раз семь. Эта мысль заставила Монику поспешить в маленькую ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало. В течение дня она не пользовалась косметикой, кроме блеска для губ и пудры. Но сейчас достала из шкафчика тональный крем и тушь для ресниц.
«Вот и еще один долгий день окончен, – подумала она. – Пора немного поработать над лицом». Она нанесла на лицо тон, потом решила добавить тени для век. Вспомнив замечание Райана о том, что ему нравится, когда у нее распущены волосы, она вынула из волос заколки.
«Это смешно, – сказала она себе. – Он придет смотреть медицинскую карту Майкла О’Кифа и результаты компьютерной томографии и МРТ, а я прихорашиваюсь. Правда, он действительно милый».
Все выходные она с удовольствием вспоминала вечеринку дома у Райана и признавалась себе, что всегда восхищалась им как хирургом, но не могла представить себе, насколько он по-человечески обаятелен. В Джорджтауне она его почти не знала, при ее поступлении он был уже на последнем курсе, и у него всегда был такой серьезный вид.
В двадцать минут восьмого прозвенел дверной звонок.
– Прошу прощения за опоздание, – начал Райан, когда она открыла дверь кабинета.
– В пятницу у тебя дома я начала с таких же слов, – перебила его Моника. – Входи. Все материалы уже готовы. Я помню, ты говорил, что потом тебе надо торопиться в театр.
Она заранее разложила на столе в приемной папки с историей болезни Майкла О’Кифа. На их месте обычно лежали детские книги, которые она теперь сложила в углу. Дженнер бросил на них взгляд.
– В детстве моим любимым автором был Доктор Сьюз [6] ,– сказал он. – А у тебя?
– Мне он очень нравился, – согласилась Моника. – По-другому и быть не могло.
Дженнер сел за стол и протянул руку за папкой, а Моника устроилась на стуле напротив него, глядя, как он достает из кармана очки.
Пока он изучал медицинские документы, она вглядывалась в его лицо, которое принимало все более мрачное выражение, по мере того как он брал один лист за другим. Именно такую реакцию она и ожидала. Наконец он положил бумаги на стол и взглянул на нее.