— Рима, — сказал в этот момент Сирдар, приближаясь к ним и показывая на остров, который вырисовывался за кормой пинассы, — это первый из четырех островов, которые прикрывают Раймангал с запада. Повернем на север, господин. Нам лучше пройти по внутреннему каналу. Там нас наверняка никто не увидит.
— Встань к рулю.
— Да, господин: я поведу пинассу.
Вскоре маленький парусник обогнул северную оконечность острова Рима, войдя в новый канал, тоже довольно широкий. В темноватой стоячей воде его плавали многочисленные человеческие останки, распространявшие столь удушающий запах, что заставляли поводить носом даже Дарму и Пунти, которые бок о бок лежали на палубе.
Это было то плавучее кладбище, о котором говорил Тремаль-Найк. Тысячи разлагающихся трупов, приплывших сюда по Гангу, рукавом которого является Мангал, плавали по поверхности затхлой воды со стоящими на них марабу. Головы, спины, ноги и руки сталкивались и качались на волнах, которые расходились от корпуса движущейся пинассы.
В шесть вечера этот канал был тоже пройден, и пинасса углубилась в россыпь отмелей и островков, которые образовывали эстуарий Мангала.
Берега понемногу сжимались; здесь Раймангал соединялся с джунглями континента, отделенный от них лишь мелководными протоками и болотами.
Сандокан велел спустить паруса, оставив только небольшой кливер, и каждую минуту промерять дно, чтобы пинасса не села на мель. Тремаль-Найк стал рядом с рулевым, указывая ему путь.
Через двадцать минут парусник поднялся по реке, потом, по указаниям Тремаль-Найка, приблизился к левому берегу и вошел в маленькую заводь, полностью скрытую под огромными деревьями, которые почти не пропускали свет.
— Остановимся здесь, — сказал бенгалец Сандокану. — Здесь легко спрятать пинассу среди мангров, если снять мачты. К тому же рядом непроходимые джунгли. Никто не обнаружит нас.
— А пагода тугов далеко?
— Меньше мили отсюда.
— Она стоит посреди джунглей?
— На берегу пруда.
— Сирдар!
Юноша поспешил на зов.
— Пришел момент действовать, — сказал Сандокан.
— Я готов, господин.
— Мы слышали твою клятву.
— Сирдар может умереть, но не нарушит данное слово.
— Итак, каков твой план?
— Я отправлюсь к Суйод-хану и расскажу ему, что пинасса захвачена шайкой людей, что весь экипаж уничтожен, а мне самому удалось спастись с большим трудом.
— Он поверит тебе?
— А почему нет? Он мне всегда доверял.
— А затем?
— Я разузнаю, находится ли Дарма в подземельях и когда она будет участвовать в церемонии. Будьте готовы напасть на пагоду и берегитесь, чтобы вас не заметили.
— Как ты предупредишь нас?
— Если Сурама там, я пришлю ее.
— Ты знаешь ее?
— Да, господин.
— А если ее еще не привезли на Раймангал?
— Тогда приду я, господин.
— В котором часу происходит церемония?
— В полночь.
— Это так, — подтвердил Тремаль-Найк.
— Так мы сможем незамеченными проникнуть в пагоду? — спросил Сандокан.
— Да, взобравшись на купол и спустившись по канату, на котором висит большая лампа, — сказал Тремаль-Найк. — Ведь этот канат еще существует, Сирдар?
— Да, господин. Однако осторожности ради не приходите в пагоду слишком многочисленными, — сказал юноша. — Оставьте большую часть отряда спрятанной в джунглях и предупредите своих людей, чтобы бежали вам на помощь, только когда услышат звук рамсинги.
— А кто даст этот сигнал?
— Я, господин, потому что я тоже буду в пагоде, когда вы нападете на Суйод-хана.
— Именно он приведет Дарму на церемонию? — спросил Янес, который присоединился к ним.
— Да, он всегда сам присутствует при этом.
— Ладно, — сказал Сандокан. — Не забывай, что, если ты поможешь нам, твоя судьба обеспечена, а если предашь — мы не уйдем отсюда без твоей головы.
— Я сдержу данную клятву, — сказал Сирдар торжественным голосом. — Я больше не туг, я брамин.
Взяв карабин, который Каммамури протянул ему, он сделал прощальный жест и, ловко спрыгнув на берег, исчез в темноте.
— Неужели я скоро смогу обнять мою маленькую Дарму? — воскликнул Тремаль-Найк с волнением.
— Я тебе обещаю это, — сказал Сандокан. — А пока вооружимся терпением и начнем устраивать лагерь.
Его люди уже взялись за работу, чтобы спрятать пинассу, сняв ее мачты и паруса. Выгрузив оружие, боеприпасы, ящики с провизией и палатки, они сошли на землю и оттащили судно в заросли мангров, в которых прорубили зеленый тоннель для него. После этого они покрыли палубу охапками бамбука и тростника, так что полностью скрыли его.
Между тем Сандокан, Янес и Тремаль-Найк с отрядом даяков прошли по краю джунглей и установили посты на берегу. Каммамури и Самбильонг сделали то же самое на восточном берегу, чтобы следить за теми, кто может прийти с островов Сундарбана. Главная же цель этого поста была помешать манти причалить к Раймангалу, если старику удастся пересечь лагуну и каналы на какой-нибудь лодке.
Покончив с этим, все, кроме часовых, улеглись спать и уснули несмотря на мрачный вой шакалов. Ничто не нарушило их сна. Остров, если не считать скрытых здесь подземелий, где жили туги, был необитаемым.
На другой день около полудня Тремаль-Найк, Сандокан и Янес, сжигаемые нетерпением, совершили вылазку в джунгли в сопровождении Дармы и Пунти и добрались до самой пагоды, но не встретили ни одной живой души.
Они ждали вечера, надеясь увидеть Сураму или Сирдара, однако никто не появился. Не заметили часовые на постах и старого манти.
В эту ночь они слышали, однако, повторяющийся несколько раз в отдалении звук рамсинги. Что означали эти звуки, от которых веяло глубокой тоской, ни Сандокан, ни его друзья не знали.
Заслышав эти сигналы, они поспешно выходили из палаток в надежде, что появится Сирдар, но их ждало разочарование.
К полуночи звуки трубы прекратились, и молчание воцарилось в темных джунглях.
— Капитан, — сказал один малаец, — кто-то приближается к нам. Я заметил при свете луны, что бамбук колеблется, как будто кто-то старается проложить себе сквозь него дорогу.
— Может быть, это Сирдар? — спросили в один голос Сандокан и Тремаль-Найк.
— Я не мог разглядеть.
— Веди нас, — сказал Янес.
Взяв карабины и малайские криссы, они последовали за малайцем вместе с господином де Люссаком и Дармой.
Едва они углубились в джунгли, как заметили, что верхушки высоких бамбуков действительно колеблются, как если бы кто-то старался проложить себе путь.