Вдалеке, на равнине за холмами, поднималось огромное мутное зарево.
— Съездить, посмотреть? — нерешительно пробормотал доктор.
— Зачем? — тут же спросил Батька, внимательно заглядывая доктору в лицо.
— Ну мало ли…
— Не надо, — посоветовал Батька с угрозой в голосе.
— Как скажете, — миролюбиво согласился доктор. — Пойду я тогда к себе, что ли…
— К вечеру приходи, — сказал Батька. — Я сейчас людей соберу, Богу молиться будем. А ты принеси еды.
— Хорошо, — сказал доктор. — Тогда до вечера.
— Будь благословен, — напутствовал его Батька, простирая в сторону доктора тощую хилую руку.
Доктор учтиво поклонился и быстрым шагом направился в центр города. Батька проводил его подозрительным взглядом. Позвал служку, приказал давать сигнал, задумчиво почесал под рясой и спустился от Храма на берег Тропы Паломников.
Ничего почти не осталось от его любимого города, в прошлом знаменитого на весь мир религиозного центра. Но святыни устояли, не рассыпались во прах. Громада Черного Храма за спиной и величественная статуя Бога впереди, на возвышении в развилке Тропы. Сюда, поклониться Богу, шли когда-то по каменному ложу Тропы многие тысячи людей. А из Храма выходили на берег иерархи и благословляли паломников на служение. И огромный город был вокруг, в несколько сотен домов. Ничего не осталось, все превратилось в труху, только Бог по-прежнему грозно взирал с пьедестала, и Черный Храм глядел своими трубами в пасмурное небо. И еще Тропа осталась, специально проложенная в незапамятные времена ниже уровня земли грандиозным извилистым каньоном, чтобы шли молящиеся ровными колоннами прямо к ногам Божьим преклонить колена.
Батька оглянулся. Над центральной трубой Храма, самой большой, уже поднимался легкий дымок. Сейчас он станет гуще, и видно будет его издалека, и сойдутся люди, а он, Батька, скажет им: случилось чудо Божье. Успокоит встревоженных, утешит напуганных… Интересно все-таки, что бы это огненное пришествие могло значить? А ну, как встанет сейчас за холмами сам Бог во весь свой исполинский рост?
Батька покосился на холмы. Зарево уже опало, только клубилась на равнине какая-то пыльная муть. И любопытный чужестранец, конечно же, едет туда на своей машине. Убить бы его, гада, чтобы народ не смущал высоким ростом и странной речью, да вот нельзя. Бог не велел. Ничего, за чужестранцем проследят. И все увиденное доложат.
Но все-таки, что же это было, а?
Вездеход доктора Ллойда проворно вскарабкался наверх и выскочил на равнину. Доктор посмотрел вперед, резко затормозил, и из груди его вырвался удивленный возглас.
В сотне метров справа от доктора над гребнем холма показались две лысые бугристые головы и уставились, подслеповато щурясь, в том же направлении.
— Ёб! — сказала одна голова и в ужасе спряталась обратно за гребень.
— Ёп! — согласилась другая и сделала то же самое. Доктор поколдовал над пультом и дал на экран максимальное увеличение.
— Вот это да… — пробормотал он.
Головы высунулись опять, на этот раз уже с биноклями у глаз.
— Ну, ёб! — сказала первая.
— Ну, ёп! — кивнула вторая.
Доктор в раздумье барабанил пальцами по штурвалу. Головы оживленно шептались между собой. На равнине впереди стояли на коротких лапах огромные металлические сигары. Блестящие зеркала отражателей пускали в глаза доктору солнечные блики, и он вынужден был приглушить яркость экрана.
— Эй, неопознанный объект на краю обрыва! — позвал молодой веселый голос в наушниках.
Доктор от неожиданности подскочил в кресле и больно ударился головой о задрайки люка.
— Эй, ты, уже опознанный! — не унимался голос. — Транспорт наземный универсальный, бортовой номер сто пятнадцать двести семь, приписан к Смитсоновскому институту Соединенных Штатов! Тебя вызывает дестроер группы Attack Force «Роканнон-2»! Хочешь жить — отзывайся! Не хочешь жить — не отзывайся! Шаг вправо, шаг влево считаю за побег, прыжок на месте — провокация! Чего молчишь, обосрался?..
Голос внезапно потонул в треске помех, и его место занял другой, скрипучий и взрослый.
— Отзовитесь, транспорт наземный! — потребовал он. — Мы не представляем опасности для гражданских лиц. Если вы действительно работаете на Смитсоновский, мы будем рады вас принять.
— Я… — хрипло выдавил в микрофон ошарашенный доктор.
— Уже лучше, — поддержал его голос. — Вы не волнуйтесь так. Все в порядке. С вами говорит начальник штаба группы F контр-адмирал Эссекс. Повторяю, мы вас не тронем. Назовите себя, пожалуйста.
— Доктор Джеффри Ллойд, Смитсоновский институт, отделение этнографии. Вы извините мое молчание, я был несколько удивлен.
— Мы тоже, — согласился Эссекс. — Вот уж не думали, что ваша фирма забралась в эти края. Ну что же, доктор, подъезжайте к нам. Посплетничаем. Видите круизер градусов десять слева по курсу?
— Кого? — не понял доктор.
— Ну здоровая такая штука в пяти километрах впереди и левее. Шесть больших отражателей, надстройка зализанная в миделе…
— Я сориентируюсь, — пообещал доктор. — Вы меня поправьте, если я не туда. А то вас очень много.
— Мало нас, — вздохнул Эссекс. — Ладно, давайте рулите. А вы что, один?
— Да. — Ллойд двинул вездеход с места. Свободной рукой он утер пот со лба. Пота оказалось неожиданно много, и вообще доктор был весь в жару. Его кольнула внезапная догадка, и он посмотрел на счетчик Гейгера. Нет, радиация за бортом оказалась, конечно, выше нормы, но вовсе не такая, чтобы причинить серьезный вред. Доктор просто здорово перенервничал.
— Насчет заражения не думайте, — сказал Эссекс, будто прочитав мысли доктора. — Мы вашу кроху затащим на борт подъемником и сразу почистим. И можете передать своим, чтобы не беспокоились.
— Я один, — повторил доктор.
— Вообще один? — удивился Эссекс.
— Вообще. — Ллойд решил было срезать угол, пройдя под брюхом одного из кораблей, но побоялся и свернул. Вездеход был уже внутри приземлившейся эскадры, и доктор подумал, что так, наверное, чувствует себя таракан на людной улице. Вблизи корабли оказались просто огромны. Стой они вертикально, к ним страшно было бы приблизиться.
— Смелый вы, — одобрил Эссекс. — Левее, еще левее берите. Вот так. А что интересного про этнографию можно узнать в Москве?
— У местных очень забавный религиозный культ, — объяснил доктор.
— У местных… Слыхал? — обратился Эссекс к кому-то, отвернувшись от микрофона. — И много их, местных?
— Точно не знаю. В пределах самого города прокормиться может, я так думаю, тысяч пять. Но на праздники сходится гораздо больше.