Попытайтесь понять: я провел детство среди взрослых, занятых собственными проблемами, и вырос одиноким. Погрузился в науку, чтобы сделать свою жизнь осмысленной. Увлекся искусством, чтобы удовлетворить потребность в чувственных переживаниях.

Какой ребенок не желает найти компанию сверстников, испытать восторг пребывания в стае, радостное ощущение бесконечного бега? Той ночью я и был ребенком: мальчишка, которого вечно бросают в одиночестве или дразнят, умник, ищущий в книгах замену отсутствующим друзьям. Поверьте мне — вопреки всему я был счастлив. Думаю, я испытал бы тот же восторг, даже если бы Рэйф не вколол мне в руку свое зелье, прежде чем мы ушли из-под моста. Никакие наркотики не заставят почувствовать такую эйфорию и полноту жизни. Поезд, бегавший по кругу под прозрачным колпаком юлы, наконец-то вырвался на волю, и я летел на нем в дивную ночь, с ликующим криком разрывая оковы судьбы.

Я больше не спрашивал ни о чем. Мне было довольно очарования ночи, и я следовал за стаей по переулкам, под темными арками, через мосты и обратно на другую сторону реки, пока мы не оказались в самой бедной части города. Пару раз нас замечал какой-нибудь прохожий; мы отвечали на его взгляд криками и воем. Джава держал в руке нож. Свет уличных фонарей стекал с лезвия, как ртуть, но я не боялся. Голод был сильнейшим наркотиком, он пел, как призывная музыка, под сводами моего черепа. Этот дикарский ритм толкал меня вперед. Не знаю, долгий ли путь мы проделали; наверное, нет, но я мог бы бежать вечно. Мне казалось, что я, подобно Питеру Пэну, ступаю по волшебной пыли без малейших усилий, как и остальные. Элейн тихо пела, тонкая трель ее голоса звенела в темноте. Лишь Розмари не коснулось это очарование; невозмутимая, она вела стаю к избранному месту, и голод подгонял нас, словно ураганный ветер.

Место было мне смутно знакомо: грязная пивнушка, где подавали дешевую выпивку в неположенное время. Я решил, что забегаловка закрыта, поскольку она выглядела пустой, свет за окнами был желтым и тусклым. Но мои новые друзья шли так уверенно, что я последовал за ними, отыскивая в кармане деньги. Видите ли, даже тогда я не совсем понимал, что произошло. Может быть, я по-прежнему думал, что это сон. Так или иначе, я рылся в карманах, будто мне предстояла обычная ночная попойка. Было бы смешно, не будь так ужасно.

Розмари первой вошла внутрь. Дверь открылась, и я тоже оказался в полутемном помещении бара. Два человека, мужчина и женщина, убирали со стойки бутылки. Пол был усыпан опилками, в воздухе висел дым, заглушая запахи плесени, алкоголя и рвоты.

Мужчина протирал стойку мокрой тряпкой и даже не поднял взгляд, когда мы вошли.

— Закрыто! — рявкнул он. — Ева! Запри дверь, чтобы никто не ломился.

Женщина, которую он назвал Евой, оторвалась от работы — она подметала пол, дымя сигаретой. Я успел отметить, что она молода и при других обстоятельствах могла бы показаться симпатичной. Но сейчас вид у нее был угрюмый и усталый, волосы, высветленные добела дешевой краской, стянуты сзади грязной лентой.

— Вы же слышали, — произнесла она, не вынимая изо рта сигарету. — Закрыто. Извините.

Повисло молчание. Я видел, как Джава глянул на Рэйфа, как Антон шагнул вперед, отпустив руку Элейн. Женщина уставилась на них.

— Вообще-то мальчику давно пора спать, — продолжила она. — Вы знаете, который час?

Я беспокойно переступил с ноги на ногу, вспомнив собственные слова, обращенные к Рэйфу и Джаве всего лишь сутки назад. Они были слишком похожи на то, что говорила эта женщина, и мне стало тревожно.

Пару секунд никто не шевелился, потом Розмари вышла вперед.

— Мы ненадолго, — промолвила она.

Ева не обратила на нее внимание.

— Я запираю.

Она направилась к двери.

Джава шагнул вперед и преградил ей путь.

— Что вы делаете? — спросила она, и страх немного оживил ее голос.

Джава проигнорировал вопрос.

— Тони!

На этот раз страх в ее голосе был отчетливым, и мужчина, протиравший стойку, впервые поднял взгляд. И встретился глазами с Джавой.

Я забыл, что случилось потом. Дикость происходящего обрушилась на меня, подобно штормовой волне, искажая реальность, а когда несколько мгновений спустя мир встал на свои места, все было кончено. Кажется, Джава метнул нож; нет, нож выпрыгнул у него из пальцев, как живой, и одним плавным движением достиг горла женщины. Прикосновение лезвия к коже, изумленный крик, и кровь хлынула на блузку. Женщина схватилась за рану, глаза ее становились все круглее, кровь лилась ручьем. Джава так и смотрел в глаза мужчине за стойкой. Не помню, кто первым подошел к этому человеку. Кажется, Зак и Элейн.

Антон подбирался к телу женщины, кровь брызнула ему в лицо, и я заметил в его глазах такой голод, такую алчность… Эти глаза были гораздо старше и порочнее, чем должны быть у столь юного существа. Но тот же голод, ужасный и необузданный, завладел вдруг мной. Не сознавая, что делаю, я оттолкнул Антона и бросился на жертву. Кровь залила стекла моих очков, весь мир окрасился в оттенки алого. Я ел неряшливо, не думая ни о чем, кроме насыщения кровожадного божества, живущего внутри меня; я впивался в горло женщины, чувствуя, как содрогается ее тело. Антон скулил, словно щенок, пытаясь отпихнуть меня, и цеплялся за труп маленькими ручками; кое-как нам обоим удалось утолить голод. Когда я откатился прочь, сытый и удовлетворенный, я увидел мужчину у стойки — или то, что от него осталось. Они растерзали его, разодрали тело от горла до живота. Элейн вскрыла кассу, чтобы набить карманы монетами и банкнотами. Джава нашел бутылку жидкости для разжигания печи и теперь плескал из нее на пол и мебель. Розмари слизывала с лица Рэйфа кровь, крошечные красные капельки окружали ее глаза, словно маска. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Мы избранные, — сказала она. — Вот кто мы. И я избрала тебя. Помни это и будь верен. Будь моим, Дэниел.

Два

Элис заснула почти в шесть утра. Джинни вернулась в половине шестого, постучала в дверь и, не говоря ни слова, прошла прямо в свою комнату. Элис пропустила ее с замиранием сердца, вспомнив об украденном ящичке. Перед глазами прыгали точки после слишком долгой расшифровки корявого невротического почерка Дэниела Холмса, голова отяжелела. Быть может, после нескольких часов сна удастся осмыслить то, что сегодня произошло? А может быть, она проснется и обнаружит, что все было сном.

Элис проснулась в восемь утра, натянула халат и на цыпочках прошла в студию. Долгое время она спокойно рассматривала ящик Холмса и собственную картину. Она знала, что это ложное спокойствие, но все равно радовалась ему: оно позволяло посмотреть на ситуацию с другой стороны, сложить новый узор.

Надо напрямую поговорить с Джинни. Может быть, девушка откроется, как только Элис расскажет ей все, что узнала? Может быть, Джинни нуждается в помощи?

Элис взглянула на часы: двадцать минут девятого. Скоро должен прийти Джо. Нужно поговорить с Джинни до его появления.