— Каринка, голубчик, открываюсь я послезавтра! — влетев в новую квартиру сестры, радостно закричала Марина.
— Ой, Марина… — только и смогла сказать Карина, и вешалка для Марининой шубы так и застыла у неё в руках.
— Все нормально, мы хотели переносить открытие, но все нормально, все, понимаешь! Уложились мы! Во все сроки уложились! — Марина просто сияла. Понимаешь ты это, человек-гора?!
Эти слова были уже обращены к Олежке, который вышел из комнаты, услышав веселые крики любимой тети. В руке Олежки был зажат пульт, а управляемая машина с жужжанием продолжала тыкаться своим мощным лбом в стены, отскакивать и снова упрямо ехать вперед.
— Смотри! — указывая на машинку, засмеялась Марина. — Прямо как я. Лбом бьется, а дальше хочет ехать.
— На! — обрадовался Олежка и поднял машинку с пола, увидев, что тете понравилась его игрушка.
— Спасибо, моя радость, — Марина присела на корточки. — Ну, как ты тут, Олежка-олененочек?
Олежка промолчал, только снова ткнул машину в руки Марине.
— Такой он у нас, — улыбнулась Карина, — все игрушки раздает.
— Ну и молодец. Держи-ка вот леденец, — Марина протянула племяннику конфеты.
— Каринка, слушай, я знаешь чего приехала? — поднявшись, серьезно сказала Марина. — Я хочу с тобой на кладбище к Оксане съездить. Поедешь со мной?
К кладбищу, которое находилось далеко — за кольцевой автострадой, ехали долго. Всю дорогу сестры молчали, и только Олежка, который смотрел в окно и, несмотря на время, спать никак не собирался, радовал их своим лепетом, когда комментировал то, что видел за окном быстро мчащейся машины.
На могиле Оксаны было много снега, который, несмотря на начало апреля и теплые дни, не таял. Сюда давно никто не приходил. Да и некому было особенно.
Сестры, прихватившие с собой складную лопату и веник, расчистили снег, привели в порядок землю на расползшемся могильном холмике без креста и памятника. Олежка, закутанный даже плотнее, чем зимой, до самого носа, стоял тихо около чужой ограды, не приставал с расспросами, не требовал игрушек, и только следил за птичками, что прыгали по соседней могиле, клевали что-то и чирикали. Смело отогнал толстого голубя, и детский крик «кыш!» далеко разнесся по плоскому кладбищу без единого дерева.
Марине стало жутко — так странно было слышать этот радостный и светлый голосок среди темных памятников, крестов и венков с черными лентами, которые трепал сквозной ветер.
Сестры убрали могилу Оксаны живыми цветами, посередине поставили корзинку нежных розовых и белых гиацинтов. Марина не обратила никакого внимания на строгое замечание сторожихи кладбища, что, мол, нечего возить сюда живые цветы, они вянут быстро, а убирать их Пушкин, что ли, будет… Сторожиха, видимо, денег хотела от хорошо одетых дамочек с ребенком, припарковавших у входа на кладбище красивую блестящую машину. Но зачем-то нагрубила — и чуть не испортила Марине, а вслед за ней и Карине настроение.
Закончив работу, Марина встала у подножия могилы и посмотрела в низкое небо, по которому ползли серые тучи, набрякшие холодной весенней водой. Карина держала Олежку за руку и плакала.
— Оксаночка, милый мой голубчик… — проговорила Марина, и голос её дрожал так, что говорить помогал сейчас только ветер, сдувая слова с Марининых губ и унося их в пространство. — Пусть тебе там будет хорошо. Оксана, мы тебя тут любим, мы… мы помним про тебя. Я всегда буду помнить.
Карина всхлипнула, но Марина заговорила уже тверже:
— Я буду тут стараться, Оксана, я постараюсь сделать всех, кто мне здесь… Мы же все равно все вместе. Я хочу, чтобы ты знала это. И я сделаю так, слышишь меня, Оксана, обязательно сделаю, что тот, кто тебя обидел, получит так, что мало не покажется. Это правда, Оксана, я буду очень стараться.
Карина насторожилась и посмотрела на сестру. Марина оглянулась на нее, но продолжала:
— Да, я отомщу за тебя. Будет время, сложатся обстоятельства — и за тебя заплатят. Нет такой правды, по которой можно было так поступать с тобой, это я точно знаю. И ты прости меня, если сможешь, пожалуйста, что я не уследила за тобой, не оказалась рядом, когда это было нужно. Но я все сделаю, верь мне, Оксана, сделаю.
Прижав сына к себе, Карина присела возле Марины. У неё не было такой подруги, как у сестры, и Карина когда-то полюбила Оксану, как родную. Маринино горе было горем и Карининым, и сейчас это неизбывное горе не давало Марине подняться с сырой могильной земли.
Марина становилась все более тревожной. Нервы её часто сдавали. Когда же она оставалась одна, в основном поздно ночью в квартире, страхи наползали на неё со всех сторон. Вдруг что-то помешает, вдруг обманет или подведет кто-нибудь из партнеров, вдруг террористы захватят здание её ресторана и все там взорвут. Вдруг в стране новый кризис начнется, вдруг коммунисты к власти придут и отберут все, что у неё есть, нажитое непосильным трудом? Страхи носились по кругу, разрастались, дополняли друг друга, не давали Марине спать, мешали думать. Куда от них было деться?
Если не спасала водка, Марине приходилось пить таблетки. Она накупила успокаивающих средств, кассет с медитативной музыкой. Но все это было, как считала Марина, что мертвому припарки.
И теперь ей особенно хотелось заручиться поддержкой как в этом мире, так и в мире загробном. Чтоб и там про неё знали только хорошее и помогали, если все это правда, уладить её дела.
«Оксана, помоги мне, помоги, я прошу, слышишь меня!» — часто шептала Марина, когда решался особенно важный вопрос. И когда все заканчивалось хорошо, Марине казалось, что в этом есть и Оксанино участие.
Праздничный ужин, которым предполагалось открывать ресторан «Генерал Топтыгин», был назначен на шесть часов вечера. Он должен был всех поразить, и Марина со своим управляющим — Федором Федоровичем, шустрым старикашкой, с которого можно было мультфильмы срисовывать, с раннего утра бегала по залам и кухне. Федора Федоровича, хитрую старую лисицу, откопала Марина при помощи Игоря Александровича, вырвала из рук супруги и заслуженной пенсии министерства общественного питания. Он заведовал когда-то сетью столовых и всю жизнь мечтал о работе в ресторане. Круг знакомств и связей, обширные знания не утратившего шустрости Федора Федоровича имели для Марины большое значение. Но самое главное, и она поняла это сразу, — материализовавшаяся заветная мечта работать в ресторане делала из Федора Федоровича незаменимого человека. Когда исполняется мечта и с ней возвращается молодость — человек творит чудеса, и он будет верен и предан. Так сказал Марине Игорь, когда она колебалась в принятии решения относительно того, брать ли в новый ресторан такого старого работника. А дальше уж она сумеет за ним проследить, Марина почти уже тоже лиса, а уволить человека всегда можно. Но пока Федор Федорович показывал чудеса рвения.
В двух залах были накрыты столы, и когда начали собираться приглашенные, в просторном помещении, подготовленном для аперитива и отделенном сейчас от основных залов символической ленточкой, их встречали стоящие по струнке официанты, два метрдотеля, менеджеры зала и бара, прочее начальство и Марина, выглядевшая царицей.