— Вот именно, госпожа, — молвила ее благоразумная наперсница, — и поистине я иногда желаю, чтобы вы не говорили о нем так часто и так неосторожно.
— Можешь не предостерегать меня, Дженет, — ответила нетерпеливая и неисправимая графиня, — я рождена свободной, хотя сейчас и заперта в клетку, словно дорогая чужеземная рабыня, а не жена английского вельможи. Я выносила все это с радостью, пока была уверена в его любви ко мне; но теперь и язык мой и сердце будут свободны, как бы ни пытались обуздать их. Говорю тебе, Дженет, я люблю своего мужа и буду любить его до последнего вздоха; я не смогу разлюбить его, даже если бы захотела, даже если бы он, упаси боже, разлюбил меня. Но я буду повторять во всеуслышание, что была бы счастливее, если бы осталась в Лидкот-холле, хотя бы мне и пришлось выйти замуж за беднягу Тресилиана с его унылым видом и головой, забитой науками, а этого мне вовсе не хотелось. Он не раз говорил, что если я буду читать его любимые книги, то придет время, когда я порадуюсь этому, — теперь, кажется, это время настало.
— Я купила вам несколько книг, госпожа, — сказала Дженет, — у хромого, который продавал их на Рыночной площади и довольно-таки дерзко таращил на меня глаза…
— Дай-ка я взгляну на них, Дженет, но только не предлагай мне книг по твоему собственному строгому выбору. Что это такое, моя праведнейшая девица?.. «Пара щипцов для золотого подсвечника», «Горсть мирры и иссопа для исцеления тоскующей души», «Глоток воды из долины Бака», «Лицемеры и подстрекатели», — что это за чушь, милая?
— Нет, госпожа, вовсе не чушь, — отозвалась Дженет, — книги эти подобают случаю и помогли бы призвать благословение божие на путь вашей светлости; но если вам не нравится ни одна из них, то здесь, мне кажется, есть и пьесы и стихи.
Графиня рассеянно принялась рассматривать книги, перебирая такие редчайшие тома, которые теперь обогатили бы десятка два букинистов. Здесь были «Поваренная книга, изданная Ричардом Лентом» и «Книги Скелтона», «Народные забавы», «Замок познания» и тому подобное. Но ни одна из них не заинтересовала графиню. Услышав во дворе быстрый топот лошади, она перестала равнодушно перелистывать страницы, радостно вскочила, уронив книги на пол, и бросилась к окну, восклицая:
— Это Лестер! Мой благородный граф! Мой Дадли! Каждый удар копыт его лошади звучит как божественная музыка!
В замке поднялась суматоха, затем в комнату вошел Фостер и, не поднимая глаз, угрюмо объявил:
— Там прибыл от милорда мистер Ричард Варни; он скакал всю ночь, и ему необходимо поговорить с вашей светлостью.
— Варни! — разочарованно произнесла графиня. — Поговорить со мной? Фи! Но он прибыл с вестями от Лестера — впусти же его поскорей.
Варни вошел в туалетную комнату, где графиня сидела, сияя красотой и всем, что могло к ней прибавить искусство Дженет и богатый, со вкусом сделанный домашний наряд. Но самым лучшим ее украшением были каштановые локоны, каскадом ниспадавшие на лебединую шею и грудь, которая вздымалась от тревожного ожидания, вызвавшего румянец на ее лице.
Варни вошел в комнату в той одежде, в которой утром сопровождал своего господина во дворец, и великолепие этого наряда составляло странный контраст с беспорядком, в какой привела его стремительная скачка темной ночью по плохим дорогам. На лице его отражались тревога и нетерпение, как у человека, сомневающегося в успехе своего предприятия и все же вынужденного сообщить свои новости. Обеспокоенная графиня сразу заметила это и воскликнула:
— Вы с вестями от милорда, мистер Варни? Боже милостивый! Он болен?
— Нет, миледи, благодарение богу! — ответил Варни. — Успокойтесь и позвольте мне перевести дыхание, прежде чем я сообщу вам свои вести.
— Ни вздоха, сэр, — нетерпеливо возразила графиня. — Я знаю ваши актерские повадки. Если у вас хватило дыхания, чтобы добраться сюда, его хватит и на то, чтобы передать поручение, хотя бы в общих словах.
— Миледи, мы не одни, а поручение милорда предназначено только для ваших ушей.
— Оставьте нас, Дженет и мистер Фостер, — сказала графиня, — но будьте в соседней комнате, чтобы я могла позвать вас.
Фостер с дочерью, повинуясь приказу леди Лестер, удалились в соседнюю комнату. Дверь, ведущая из спальни, была затем плотно закрыта и заперта на засов, и Фостер с дочерью остались в тревожном ожидании; Фостер — с суровым, подозрительным; хмурым видом, Дженет — с молитвенно сложенными руками и взглядом, в котором боролись два чувства: страстное желание предугадать судьбу своей госпожи и мольба к небесам о ее безопасности. Казалось, Энтони Фостер догадывался, какие мысли владеют его дочерью, потому что он прошелся по комнате и, взволнованно схватив руку девушки, сказал:
— Ты права — молись, Дженет, молись… Всем нам нужно молиться, а некоторым из нас — особенно. Молись, Дженет, я бы и сам молился, но я должен прислушиваться к тому, что происходит рядом… Быть беде, дочка… быть беде. Прости, господи, нам грехи наши, но внезапный странный приезд Варни не сулит ничего доброго.
Никогда прежде отец не обращал внимания Дженет на то, что происходит в их таинственном доме, и теперь, Она сама не знала почему, его голос казался ей зловещим криком совы, предвещавшим нечто страшное и скорбное. Она в испуге устремила взгляд на дверь, словно ожидая услышать или увидеть там нечто ужасное.
Однако все было тихо, как в могиле; голоса разговаривавших в соседней комнате были так приглушены, что не доносилось ни звука. Вдруг они заговорили быстро, резко, неясно, и вскоре после этого послышался громкий, негодующий голос графини:
— Откройте дверь, сэр, я приказываю вам! Откройте дверь! Другого ответа у меня не будет! — продолжала она, заглушая своими страстными возгласами глухие и невнятные звуки голоса Варни, которые слышались время от времени. — Эй, кто там? — взывала она, сопровождая слова пронзительным криком. — Дженет, подними тревогу в доме! Фостер, ломайте дверь… меня держит здесь предатель!! Берите топор и лом, мистер Фостер, я за все отвечаю!
— Не нужно, миледи, — услышали они наконец голос Варни. — Если вам угодно делать всеобщим достоянием тайны милорда и свои собственные, я вам не помеха.
Дверь распахнулась, и Дженет с отцом устремились в комнату, чтобы скорее узнать причину этих криков.
Когда они вбежали туда, Варни стоял у двери, скрежеща зубами, и на лице его попеременно отражались ярость, стыд и страх. Графиня стояла посреди комнаты, как юная пифия, одержимая пророческим неистовством. Голубые жилки на ее прекрасном лбу вздулись от напряжения; шея и щеки были пунцовыми, глаза напоминали глаза орлицы в клетке, мечущие молнии во врагов, которых она не может достать своими когтями. Превратись одна из граций в фурию, она не смогла бы сочетать в себе такую красоту с такой ненавистью, презрением, вызовом и возмущением. Жесты и поза соответствовали голосу и выражению лица, и все вместе являло зрелище одновременно восхитительное и устрашающее, настолько величественным и могучим был гнев, соединенный с природным очарованием графини Эми. Как только отворилась дверь, Дженет кинулась к своей госпоже; несколько медленнее, но все же поспешнее обычного Энтони Фостер подошел к Ричарду Варни.