– Я этот анекдот уже слышал, – сказал Барни, – и я не понимаю, какое отношение может иметь…
– Если подумать, здесь как нельзя лучше выражена суть главной проблемы онтологии.
– Но ведь это же чушь! – сказал он со злостью. – Если весы работали правильно, значит, вырезки кот не ел!
– А что ты скажешь о пресуществлении?
Барни остолбенел от неожиданности. Так вот куда она клонит!
– Да, – спокойно продолжила Энн, – кот не был вырезкой, но он мог быть в данный момент формой ее проявления в мире! Теперь слушай меня внимательно. Бог неведом тебе, потому ты не вправе говорить о том, что он вошел в Элдрича. То, о чем мы говорим, могло быть только неким Его проявлением – оно, подобно нам самим, создано по Его образу и подобию, и только! Карта страны – еще не страна, горшок – еще не горшечник! И потому, Барни, не гневи Бога понапрасну! – она улыбнулась, надеясь на то, что он поймет хоть что-то из ее слов.
– Может так статься, этому памятнику мы будем поклоняться как святыне! – пробормотал Барни. «Вот только Лео Булеро при этом вспоминать не будут, – подумал он. – Поклоняться будут тому, явленному нам, запредельному…»
– Я смотрю, тебе приятнее заниматься огородом, чем беседовать со мной, – сказала Энн. – Поползу-ка я в свою нору. Удачи тебе, Барни. – Она крепко сжала ему руку. – И запомни одну вещь. Никогда и ни перед кем не пресмыкайся. Я думаю, то, что ты величаешь Богом, в этом не нуждается. – Она поцеловала его в щеку и зашагала в сторону своего дома.
– Ты думаешь, я затеял это зря? Я сейчас об огороде. Ну так как, стоит этим заниматься или нет? – крикнул Барни ей вслед.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Я в этом ничего не понимаю.
– Ах, да! Как это я мог забыть! Ты же только о спасении души и думаешь – всего остального для тебя вроде как нет!
Глаза Энн потемнели. Она тут же развернулась и вновь подошла к Барни.
– К сожалению, это не так. С какого-то времени я перестала что-либо понимать. Меня здесь все раздражает! – Она заглянула ему в глаза. – Когда ты требовал у меня Чу-Зи, я кое-что видела, понимаешь? Видела вот этими вот глазами!
– Протез. Квадратную челюсть. Мои замечательные…
– Да, твои замечательные глаза-щели! Что это все значит, Барни? Что это значит?
– Это значит, что ты прозрела подлинную реальность, скрытую за поверхностными ее проявлениями, – ответил Барни, подумав про себя: «Говоря твоим языком, ты видела стигматы…»
Она смотрела на него не моргая.
– Ты хочешь сказать, что на самом деле… – Она отшатнулась от него с гримасой отвращения на лице. – Почему ты не такой, каким ты кажешься?! Ты ведь действительно другой!!! Зачем только я стала рассказывать тебе эту притчу о кошке…
– Хочу сообщить тебе одну вещь, которая вряд ли тебя обрадует. Когда я пытался забрать у тебя Чу-Зи, ты выглядела не краше моего. И отталкивала ты меня совсем не рукой. – «Все это в любой момент можно вернуть, – подумал он. – Он всегда с нами – пусть и не актуально, а потенциально».
– Это как проклятье… – пробормотала Энн. – На нас уже лежало проклятье первородного греха, теперь еще и это…
– Кому как не тебе знать это. Три клейма греха: мертвая рука, глаза-щели, железные зубы. Три стигмата.
Знаки его присутствия средь нас. Его – незваного. Нечаянного. И ни одного таинства, посредством которого мы смогли бы защитить себя, сведя его к чему-то одному, простому, как хлеб… как вода… Он всюду, он во всем – он смотрит нам в глаза нашими глазами…
– Что делать – такова цена, – вздохнула Энн. – В тот раз это было яблоко, теперь это – Чу-Зи…
– Да, – кивнул Барни. – И я ее уже заплатил.
«Или почти заплатил, – подумал он. – То, что было ведомо нам в своем терранском обличье, восхотело за миг до гибели поменяться со мной местами. Бог принял смерть за людей, это же хотело, чтобы за него умер человек…»
«Можно ли на этом основании считать его злом? – спросил он у себя. – Верю ли я сам в то, что было сказано мною Норму Шайну? Конечно, две тысячи лет назад происходило нечто совершенно иное, тогда это был сам Бог, здесь же речь шла о чем-то соразмерном человеку… Существо, слепленное из праха, хотело стать бессмертным. Кому из нас не хотелось бы этого? Но для этого кто-то должен был принести себя в жертву. Увы, жертвовать собою люди особенно не спешили…»
– Прощай, – сказала Энн. – Можешь сидеть в своем экскаваторе до скончания времен – желаю тебе докопаться до истины! Кто знает, может быть, к тому времени, как мы увидимся вновь, ты действительно выстроишь целую оросительную систему! – Она презрительно усмехнулась и поспешила прочь.
Барни вздохнул, взобрался по ржавой лесенке в кабину экскаватора и запустил двигатель. Тот возмущенно взвыл и глухо зарычал. Но не было в стальном теле машины былой стати и силы. «А жаль, – подумал Барни. – Я ведь толком-то и рыть еще не начал».
Он прорыл траншею длиною в полмили, когда вдруг заметил неподалеку представителя местной фауны. Он тут же выключил двигатель и, выглянув наружу, принялся рассматривать его.
Животное странным образом напоминало тощую старуху, вставшую на четвереньки. Скорее всего, это был шакал-телепат, о котором ему то и дело говорили его соседи по норе. Вне зависимости от того, к какому виду относилось это животное, можно было с уверенностью сказать, что не ело оно давненько. Оно жадно смотрело на Барни, однако боялось приближаться к экскаватору, предпочитая держаться поодаль. В мозгу Барни прозвучало нечто достаточно неожиданное: «Можно тебя съесть?»
– Господи, конечно же нет! – ответил Барни вслух. Он порылся в ящике под сиденьем и достал оттуда тяжелый гаечный ключ. Он показал его марсианскому хищнику, причем сделал это так, что шакал и без слов должен был понять истинное назначение оного ключа.
– Слезал бы ты оттуда, – обратился к нему хищник. – Иначе как я тебя съем? – Последний вопрос, очевидно, задавался шакалом самому себе, однако был услышан и Барни. Шакал бы страшно голоден и бесхитростен. – Подожду-ка я его здесь, – подумал шакал вслух. – Рано или поздно он с этой штуковины все равно слезет.
Барни развернул экскаватор и поехал в направлении Чумного Барака. Экскаватор страшно грохотал и скрежетал, при этом скорость его никак не соответствовала уровню поднимаемого им шума. Мало того, с каждой минутой он полз все медленнее и медленнее… Барни вдруг понял, что доехать на нем до норы он не сможет. Шакал, видимо, был прав, в скором времени Барни предстояло покинуть свое ржавое убежище.
«Как это символично, – подумал он с горечью, – то немыслимо высокое, что осчастливило меня своим прикосновением, сохранило мне жизнь, но вот уже презреннейшее из животных готовится забрать ее… Конец пути. Финал, которого он – гениальный скопер – не смог предвидеть. Доктор Смайл, будь он сейчас здесь, сказал бы так – “не хотел провидеть"…»
Экскаватор пронзительно взвыл, забился в конвульсиях и… замер. Жизнь покинула его.