— Почему ты так грустен, господин Савл? Не могу ли я чем-то помочь тебе?
Помочь? Какая тут помощь! Да, у нее не было тела, но казалось, что оно есть — особенно по ночам, когда вся она так ярко светилась, когда были видны все изгибы ее дивной фигуры. Разве тут сосредоточишься? А уж о благочестии, про которое говорил Жильбер, и вообще речи быть не могло.
— Я не грущу, — чуть хрипловато отозвался я. Она испуганно вздрогнула и отстранилась. Я мысленно выругал себя и сказал более мягко: — Я обеспокоен. Я волнуюсь, не гонится ли за нами королева.
— Может быть, я все же сумею помочь... Она дотронулась рукой до моего лба, и, несмотря на всю бестелесность Анжелики, я ощутил прикосновение приятной прохлады. Я поежился, но не от холода, взял руку девушки и нежно (надеюсь — нежно) отвел.
— Твое прикосновение меня никак не успокоит. Оно может отвлечь меня от мыслей о королеве — это да, но тогда я уж точно не усну.
Девушка нахмурилась.
— Я не понимаю...
А я смотрел и смотрел на нее... Потом кивнул и сказал:
— Спасибо. Мне стало намного лучше. — Я заставил себя подняться на ноги. — Ты уж меня извини. От сидения никакого проку. Я лучше пройдусь немного!
— О, берегись! — воскликнула Анжелика, и выражение легкой обиды на ее лице сменилось искренней тревогой. — Добрым людям тут по ночам разгуливать опасно.
— Ну, тогда мне нечего бояться, — отшутился я, развернулся и быстро зашагал прочь от костра, опасаясь, что еще немного, и уходить мне не захочется. Тогда моя шутка получит веское подтверждение. Только раз я оглянулся назад, чтоб мысленно восстановить заколдованный круг. Анжелика обиженно смотрела мне вслед. Стало жаль ее, но что я мог поделать? Ой, только не надо внушать мне мудрые мысли насчет духовного союза. Обстоятельства были таковы, что духовный союз меня бы никак не устроил.
Я шагал по высокой траве, набирая шаг. Тело мое бушевало, я пытался убедить свои гормоны в том, что призраки не выделяют феромонов, однако почему-то мои железы этим доводам не внимали.
При всем желании я не мог забыть о злобной королеве и расслабиться. А слабость эта была так прекрасна — слишком прекрасна, чтобы рядом с ней я мог хранить покой. Оставалось надеяться, что сама Анжелика не догадывалась, насколько сильно меня к ней влечет.
Я гадал: в безопасности ли она сейчас, когда с ней рядом только Фриссон и Жильбер? Вдруг королева попытается ее похитить? Но я решил, что, если случится что-то непредвиденное, они додумаются меня позвать. Я обернулся, чтобы посмотреть, далеко ли ушел, и не на шутку испугался: угли костра едва мерцали вдалеке, и никого не было видно рядом с костром. Да, я ушел очень далеко! Я быстро зашагал обратно.
Внезапно ярдах в десяти впереди меня взметнулось облако зеленоватого дыма. Стояла мертвая тишина.
Я выхватил нож и встал в стойку для защиты, чувствуя, как вскипает в крови адреналин.
Зеленый дымок развеялся, разлетелся под порывом ночного ветра. Лунный свет выхватил из мрака фигуру высокой толстой женщины в платье до пят. Она не двигалась и напоминала статую, но вот статуя издевательски расхохоталась басом.
— Да ладно тебе, мальчишка! Неужто ты и вправду думаешь защититься от меня каким-то оружием?
Я узнал голос: передо мной, залитая лунным светом, стояла Сюэтэ. Я медленно распрямился, сложил нож и убрал его.
— Не думаю... да оно мне и не понадобится — оружие, верно?
Сердце у меня бешено колотилось, и страшно мне было неописуемо. Да, я уже воевал с Сюэтэ и выходил победителем, это правда, но тогда меня с тыла и флангов прикрывали друзья: сквайр, владевший мечом не хуже любого рыцаря, и поэт — почти что гений. Как же мне справиться с ней в одиночку?
Нет-нет, вы не подумайте, что я собирался выкладывать Сюэтэ свои сомнения!
— Ах ты наглец! — возмутилась королева. — Как я погляжу, со времени нашей последней встречи нахальства у тебя поприбавилось! Чародей Савл, фу ты ну ты!
— А, так и ты меня чародеем считаешь?
Сюэтэ расхохоталась, и смех ее напомнил мне клацанье щипцов для колки орехов.
— Ну да, как же! Так тебя зовут простолюдины. А ты и не знал? Не знал? А вот я, представь себе, знаю. В моем королевстве ничего не может произойти без моего ведома. Стоит чему-то случиться — мои министры и их служащие тут же мне обо всем докладывают! Только вот в случае с тобой никакой нужды в донесениях не было — ты сам поработал на славу.
— Сам? — переспросил я и нахмурился. — Ты хочешь сказать, что я выдал себя самим своим существованием?
— Что-то в этом роде, — буркнула Сюэтэ. Наверное, это тоже был смех. — Не стоит так упорно думать о магии — ты сразу становишься заметной фигурой, конечно, только для тех, кто имеет дар ясновидения.
— Это понятно... но ты и так все время за мной шпионила. Как же так вышло, что нынче ночью ты не послала за нами кого-нибудь из своих прислужников? Решила, что теперь ты в силах сразиться со мной один на один?
— Наглый раб! — выдохнула Сюэтэ чуть ли не с восторгом. — О да, я знаю тебе цену, и ты для меня — не более чем детская игрушка. Я знаю твою силу, знаю твои слабости и отлично понимаю, как этими слабостями воспользоваться!
Как это ни странно, я вдруг почувствовал, что физиономия моя приобретает выражение нахальной самоуверенности.
— Ты так уверена в себе? — нагло поинтересовался я. — Ты поэтому и тащилась за мной сюда, подальше от костра, подальше от Жильбера и Фриссона?
— Может, и так, — фыркнула Сюэтэ. — Они и в самом деле составляют часть твоей силы, и теперь ты их лишен. Теперь ты целиком в моей власти, и все зависит от моей милости.
— Вот как? — Я скептически приподнял одну бровь. — Милости? А у тебя она разве есть?
— Не стоит об этом говорить, — рявкнула Сюэтэ, рука ее рывком опустилась вниз, словно рычаг катапульты, а из пальцев выскользнула шаровая молния.
Я увернулся, но молния вильнула следом за мной и, ударив мне в грудь, рассыпалась на тысячи искр. По груди разлилась тупая боль. На миг я потерял сознание, а потом...
Да ничего потом. Вообще никаких чувств. Мне показалось, что ночь обступает меня со всех сторон, что ноги у меня подкашиваются. Они и подкосились. Я упал на колени и в ужасе осознал, что сердце мое перестало биться. Еще чуть-чуть, и я бы впал в панику, но все же сумел каким-то образом взять себя в руки. «Думай, да побыстрее, — приказал я себе, — не то сейчас сдохнешь!»
Разум мой в одно мгновение стал холоден и ясен. Меня самого испугало полное оледенение всяких чувств. Времени паниковать не оставалось: его было мало даже для того, чтобы произнести одно-единственное предложение. Собрав в легких остаток воздуха, я с хрипом выпалил:
Сердце, тебе не хочется покоя.
Сердце, как хорошо тебе стучать.