Чародей как еретик [ = Чародей-еретик ] | Страница: 71

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Вы милосердны, государь, — склонил голову Гибелли. — Ваши преданные слуги будут вечно благодарить вас.

— И ваша преданность будет вознаграждена, — ответил Туан, и все замерли, уже догадываясь, что же сейчас будет сказано. В конце концов, таковы правила игры, ведь молодые лорды встали на сторону Короны.

Туан не обманул ничьих ожиданий.

— Возьмите же каждый владения и титул своего отца. Ты, Гибелли, с этой минуты становишься герцогом ди Медичи; ты, Гвельф, — герцогом Борджиа. Владейте своими урезанными наделами и смотрите, держите их в лучшем порядке, чем ваши родители!

Придворные одобрительно зашумели.

— Это может оказаться опасным, мой господин, — заметила Гвен.

— А может и сработать, — впрочем, голос Рода прозвучал не очень уверенно. — Может быть, они не станут рисковать, чтобы их семейства не потеряли еще больше земель.

Шум стих, потому что вперед выступил ди Медичи. Он заговорил, ворчливо, но заговорил.

— Я благодарю Ваши Величества за заботу о моем роде. И… — тут он уголком глаза взглянул на сына, — я воздаю тебе должное, сын мой, за твое благоразумие.

Юноша понимающе посмотрел на Туана, но Катарина опередила.

— Вы знаете, милорд, нас гораздо больше обрадовало бы, если бы причиной вашей верности послужила преданность, но мы с радостью примем и верность из благоразумия.

— Благодарю вас, Ваши Величества, — Гибелли старался скрыть облегчение, но не очень искусно.

— И потому предлагаю вам моего первенца заложником.

— Ему легко обещать, первенец-то еще не родился, — хмыкнул Род.

— По-моему, Гибелли даже ни с кем не обручен, — согласилась Гвен.

Король медленно покачал головой:

— Ты не совершил никакой измены, милорд герцог, и в заложнике нет нужды.

Гибелли со товарищи удивленно вскинули головы, переглядываясь друг с другом.

Туан нахмурился и покосился на Катарину.

Из рядов придворных с низким поклоном вышел Д'Аугусто.

— Ваше Величество!

— Мы слушаем тебя, Д'Аугусто, — ответил Туан.

— Ваше Величество, нижайше обращаюсь с просьбой!

— Считай, что она уже исполнена, — улыбнулась Катарина, — хотя ты еще ничего не сказал. Но мы исполним любое твое желание в награду за самоотверженную преданность нашему делу.

— И в знак нашей радости по случаю рождения твоего сына! — на лице Туана в первый раз за весь день появилась улыбка.

Весь зал снова зашумел. Даже молодые лорды, кажется, удивились.

— Я даже не знал, что графиня собралась рожать! — заметил Род.

— Схватки начались ранним утром, и малыш родился три часа назад, — улыбнулась Гвен.

— Для чего, спрашивается, я раскидываю повсюду разведсети? — вздохнул Род.

— Воистину, — воскликнула Катарина, и зал мгновенно умолк, — мы сожалеем, что разожженный аббатом мятеж помешал нам почтить твоего наследника посещением, как подобает его положению. Но будь уверен, мы восполним это упущение, как только порядок будет восстановлен.

— Благодарю вас, Ваши Величества, — теплый взгляд, которым Д'Аугусто обменялся с Туаном, был его пропуском в неписанное братство папаш. — Ибо просьба, о которой я просил, касается моего мальчика.

Туан сдвинул брови: это была неожиданность.

— Тебе осталось только назвать ее.

— Когда мой сын достигнет четырнадцати лет, Ваше Величество, вы примете его во дворце, где он будет служить оруженосцем!

Придворные вновь забурлили. Туан с Катариной обменялись озадаченными взглядами. Катарина кивнула, и Туан повторил ее жест, оборачиваясь к Д'Аугусто.

Знать затихла, чтобы услышать ответ.

— Твоя просьба будет исполнена, и с радостью, — ответил Туан, и собравшиеся радостно зашумели.

* * *

Вечером, когда заходящее солнце превратило лежавшую за окнами кабинета равнину в зачарованное царство, Туан поинтересовался:

— Нет, конечно, мы польщены, и на мой взгляд, значительно продвинулись к тому, чтобы объединить эту землю в единое целое — но зачем ему было просить об этом? Ведь малышу не исполнилось еще и трех часов?

— И мы ведь объявили, что не требуем никаких заложников, — добавила Катарина. — С какой стати ему было заставлять нас все-таки взять его сына?

— По-моему, — с улыбкой отозвалась Гвен, — Д'Аугусто просто не может представить себе другого места, где бы его наследник мог лучше провести юные года, как королевский дворец.

— Правильно, — кивнул Род. — Он хочет быть уверенным, что его сын попадет в лучшую школу, и поэтому решил заранее зарезервировать место.

* * *

А на следующий вечер Род стоял в монастырской трапезной, прячась в тени колонны. Он был здесь по приглашению Генерала Ордена, и все знали об его присутствии, но Род решил, что сейчас лучше всего постараться как можно меньше привлекать к себе взоры.

Тем более, что он и не мог претендовать на особое внимание — ведь в большом кресле на возвышении восседал сам Генерал Ордена, а перед ним, закованный в цепи, стоял аббат.

МакДжи пристально смотрел на аббата.

— Ты должен понимать, преподобный отец, что больше ты не можешь быть здесь аббатом.

— Да, я тяжко согрешил, — склонил голову аббат. — И хуже того, я проявил слабость в суждениях, которая нанесла великий урон нашему Ордену и даже могла бы привести к его падению.

— Могла бы, — кивнул генерал. — С этих пор Орден на Греймари уже никогда не будет единым — хотя учитывая все обстоятельства, это было бы наилучшим решением.

Монахи беспокойно переглядывались, но никто не осмеливался заговорить.

— В глазах короля и королевы, — продолжал Генерал, — ты и твой секретарь виновны в государственной измене.

— Я признаю, что грешен, — отозвался аббат. Его глаза были опущены, но голос звучал четко, хотя и покорно. — Я тяжело согрешил перед Богом и перед людьми, и заслуживаю самого тяжкого из наказаний, какое вы мне сможете отмерить.

— Воистину, ибо ты поддался искушению. Но твой секретарь, брат Альфонсо, еще более заслуживает такого наказания, ибо это он соблазнил тебя призрачными видениями власти и гордыни.

Странно, но в глазах МакДжи просвечивало сочувствие.

— Что до твоего секретаря, то в нем у нас не было сомнений, и мы передали его мирской власти.

«Как же, как же, — сказал про себя Род. — Так вам Туан его и отдал бы».

«Он даже еще не проснулся», — заметил Фесс.

«И никогда не проснулся бы, будь на то воля Брома!»