— Между прочим, за свою службу они получали очень высокую плату. Уж тебе-то следовало бы знать, что за все в мире приходится платить — когда золотом, а когда и кровью или временем. Все имеет свою цену, даже Всадники. Всадники тем более. Да, они хранили мир, но они же не давали нормально жить другим народам Алагейзии; они прямо-таки душили своими законами эльфов, гномов, да и людей тоже. Как обычно прославляют Всадников барды, в своих песнях оплакивая их уход? Они поют о том, что правление их длилось тысячелетия, однако в течение этого восхваляемого «золотого века» мало что менялось, кроме имен правителей, самодовольных, не знающих ни от кого угрозы, продолжавших спокойно сидеть на своих тронах. О да, тревожиться им было почти не о чем: то какой-то шейд появится, то ургалы вторгнутся, то между двумя кланами гномов междоусобица вспыхнет из-за шахты или туннеля, которые никому, кроме них самих, не нужны. Но в целом порядок вещей оставался точно таким же, каким его установили Всадники, достигнув своего расцвета.
Насуада услышала звон металла — это Муртаг помешал угли в жаровне. Ей очень хотелось увидеть его лицо, чтобы понять, как он воспринимает слова Гальбаторикса, но он, как обычно, стоял к ней спиной и смотрел на угли. Единственные мгновения, когда он смотрел прямо на нее — когда Гальбаторикс приказывал ему приложить к ее телу раскаленный добела металл. Это был лично его ритуал, и Насуада подозревала, что он ему так же необходим, как и ей — ее ритуалы.
А Гальбаторикс все продолжал говорить:
— Разве это не кажется тебе одним из самых страшных зол, Насуада? Жизнь — это перемены, однако Всадники настолько ее подавили, что наша страна пребывала в какой-то странной дремоте и никак не могла стряхнуть с себя цепи, которыми они ее опутали, не могла ни идти вперед, ни вернуться назад, как того требует природа… Она оказалась совершенно не способна к обновлению. Я собственными глазами видел те старинные свитки — и на острове Врёнгард, и здесь, в храмах Илирии, — где подробно описывались самые разнообразные открытия в области магии, в механике и во всех прочих сферах натурфилософии; и эти открытия Всадники тщательно ото всех скрывали, потому что боялись того, к чему это может привести. Эти открытия никогда не стали бы всеобщим достоянием, ибо Всадники были просто трусами, помешанными на старом образе жй^ни, на старых способах мышления и решившие защищать все это до последнего дыхания. Их правление — это тирания, нежная, мягкая, но все-таки тирания!
— Значит, единственным решением ты считал убийство и предательство? — спросила Насуада, не заботясь о том, что за такие слова он может ее и наказать.
Гальбаторикс рассмеялся; он был, похоже, чем-то страшно доволен.
— Какое лицемерие! — воскликнул он. — Ты обвиняешь меня в том, к чему стремилась сама. Ведь и ты без колебаний прикончила бы меня на месте, как бешеного пса — если б смогла, конечно.
— Ты — предатель, а я — нет.
— Я — победитель. А в конечном итоге только победа и имеет значение. Мы с тобой не так уж сильно отличаемся друг от друга, Насуада. Ты мечтаешь убить меня, потому что считаешь, что моя смерть принесет Алагейзии некое «исцеление». А еще потому, что ты, будучи еще почти ребенком, веришь, что смогла бы куда лучше меня править Империей. И твоя спесь в итоге приведет к тому, что другие станут тебя ненавидеть и презирать. Но только не я. Я отлично тебя понимаю, ибо и сам я восстал против власти Всадников по тем же причинам, по каким и ты сражалась со мной; и я оказался совершенно прав, поступая так, и одержал над ними победу.
— Неужели месть не имела к этому никакого отношения?
Ей показалось, что он улыбнулся.
— Месть, возможно, действительно послужила отправной точкой, однако же ни ненависть, ни желание отомстить отнюдь не являлись определяющими мотивами моих действий. Я был обеспокоен тем, во что превратился орден, и не сомневался — как убежден в этом и сейчас, — что лишь с исчезновением Всадников мы сможем расцвести как раса.
На мгновение боль, которую постоянно испытывала Насуада, оказалась столь сильна, что лишила ее способности говорить, но уже через несколько секунд она все же сумела овладеть собой и прошептала:
— Если то, что ты говоришь, правда — у меня нет причин верить тебе, но если это действительно так, то ты и сам ничуть не лучше тех, кого погубил. Ты уничтожил прекрасные библиотеки, собранные членами ордена, и, по сути дела, украл собранные ими знания, но ни с кем из «твоей расы» так и не поделился ни каплей этой украденной мудрости.
Гальбаторикс придвинулся к ней чуть ближе, и она снова ощутила на виске и на ухе его дыхание.
— А это потому, — тихо сказал он, — что в куче столь тщательно охраняемых ими тайн и секретов мне удалось отыскать проблески величайшей истины, которая, возможно, даст ответ на один из самых сложных вопросов нашей истории.
Насуада почувствовала, что по спине у нее поползли мурашки:
— Что же это за вопрос?
Гальбаторикс, видимо, снова откинулся на спинку кресла. Краем глаза она увидела его руку, поправляющую край плаща.
— Это вопрос о том, как правителю с помощью внедренных им законов управлять теми своими подданными, которые владеют магией и постоянно ею пользуются. Когда я понял, что к чему, я отложил в сторону все остальные дела и полностью посвятил себя решению этого вопроса, ибо понимал, сколь важно найти на него ответ. Вот почему я держал при себе все тайны Всадников, занимаясь этими изысканиями. Ответ на этот вопрос должен быть найден и использован до того, как я обнародую хотя бы одно из сделанных ими открытий. Наш мир и без того достаточно беспокоен, и надо дать буре улечься, прежде чем она поднимется снова. Поиски столь необходимых мне сведений заняли у меня почти сто лет, и теперь, когда они у меня есть, я воспользуюсь ими для того, чтобы полностью переделать Алагейзию. Магия — это самая большая несправедливость нашего мира. Собственно, это не было бы так, если бы способностью к магии награждались только те, кто слаб — тогда это служило бы для них некой компенсацией за то, что удачу или обстоятельства у них отняли. Но в нашем мире этого, увы, не происходит. Именно сильные мира сего используют магию в своих интересах, и они же больше всех от этого выигрывают. Достаточно посмотреть на эльфов, чтобы убедиться, что это действительно так. И эта проблема касается не только отдельных личностей; она также искажает и разрушает отношения между расами и народами. Эльфам несколько проще, чем нам, поддерживать в своем обществе порядок, ибо почти каждый эльф является также и магом, а потому редко один из них оказывается во власти другого. В этом отношении им повезло. А вот нам — нет. Не повезло также и гномам, и даже этим проклятым ургалам. Мы смогли продолжать жить в Алагейзии только потому, что эльфы нам это разрешили. Если бы они захотели, то запросто смели бы всех нас с лица земли, как мощный паводок сносит муравейник. Но теперь им это уже не удастся; теперь я готов противостоять их могуществу.
— Всадники никогда не позволили бы эльфам ни уничтожать, ни прогонять другие народы!