Вчера он готов был назвать это место. Может быть, назовет сегодня.
Лишь бы микрофон работал.
Мысли о Фелисии держали Сагу на плаву.
Надо сконцентрироваться на том, ради чего она сюда явилась. И не тратить время на жалость к себе.
Она, Сага, должна спасти похищенную девушку.
Правила просты. Ни при каких обстоятельствах не помогать Юреку бежать. Но планировать побег вместе с ним, интересоваться, задавать вопросы – можно.
Обычно человек, вырвавшись из тюрьмы на свободу, не знает, куда податься. Этой ошибки Вальтер не сделает. Он точно знает, куда пойдет.
Зажужжала дверь дневной комнаты. Сага встала с койки, повращала плечами, словно перед схваткой на ринге, и вышла.
Вальтер ждал ее, стоя у противоположной стены. Сага не поняла, каким образом он так быстро оказался в дневной комнате.
Теперь становиться на дорожку не имело смысла: провод отсутствовал. Сага надеялась только на то, что радиус действия микрофона окажется достаточным.
Телевизор не работал, однако Сага села на диван.
Юрек встал перед ней.
Под его взглядом Сага словно лишилась кожи. Словно Вальтер обладал сверхъестественной способностью видеть ее сочащиеся кровью мышцы и сухожилия.
Вальтер сел рядом, и Сага передала ему плоскую таблетку.
– Нужно еще четыре. – Вальтер взглянул ей в глаза своими светлыми глазами.
– Да, но я…
– А потом мы сможем оставить это место.
– Но я, может, не захочу.
Когда Вальтер взял ее за плечо, она почти дернулась. Юрек заметил, что она испугалась, и без выражения глянул на нее.
– Я знаю место, которое тебе понравится, – сказал он. – Не слишком далеко отсюда. Просто старый дом возле брошенной цементной фабрики, но по ночам ты сможешь выходить на улицу и качаться.
– Там есть тарзанка? – Сага попыталась улыбнуться.
Пусть Вальтер продолжает говорить со мной, подумала она. Его слова – это фрагменты головоломки, которую складывает Йона.
– Обычные качели. Но ты сможешь качаться над водой.
– Там озеро или…
– Увидишь. Там здорово.
– А еще я люблю яблоневые сады, – тихо сказала Сага.
Сага подумала: Юрек услышит, как бьется ее сердце. Если микрофон работает как положено, ее коллеги уже определяют местоположение всех закрытых цементных заводов, а может, уже и едут туда.
– Это хорошее место. Там можно отсидеться, пока полиция не закончит поиски. – Вальтер посмотрел на нее. – А если тебе понравится, ты сможешь остаться в доме…
– Но ты поедешь дальше.
– Я должен ехать дальше.
– А мне нельзя с тобой?
– А тебе хочется?
– Это зависит от того, куда ты поедешь.
Сага сознавала, что слишком давит на него, но сейчас именно он был заинтересован в том, чтобы склонить ее к побегу.
– Положись на меня, – коротко сказал он.
– Ты как будто хочешь просто бросить меня в этом доме?
– Нет.
– А у меня вот такое впечатление, – горько сказала Сага. – Останусь-ка я лучше здесь, пока меня не выпишут.
– И когда это будет?
– Не знаю.
– Ты уверена, что тебя выпустят отсюда?
– Уверена, – честно ответила Сага.
– За то, что ты – хорошая девочка, которая заботилась о своей больной мамочке…
– Я вовсе не была хорошей девочкой, – перебила Сага и отстранилась. – Думаешь, мне это нравилось? Я была ребенком и просто делала то, что вынуждена была делать.
Вальтер откинулся на спинку дивана, кивнул:
– Принуждение – это интересно.
– Меня никто не принуждал, – запротестовала Сага.
– Ты сама так сказала, – улыбнулся он.
– Не в этом смысле… Я хотела сказать, что вполне справлялась. И я нужна была только по вечерам, по ночам – когда у матери бывали боли.
Сага замолчала, вспоминая утро после одной по-настоящему трудной ночи. Мама приготовила ей завтрак. Пожарила яичницу, намазала бутерброды, налила молока. Потом они вышли – босые, в ночных рубашках. Трава в саду была влажной от росы. Сага с мамой несли с собой подушки для гамака.
– Ты давала ей кодеин, – с какой-то странной интонацией произнес Вальтер.
– Кодеин ей помогал.
– Это слабые таблетки. Сколько ей понадобилось в тот последний вечер?
– Много… У нее были ужасные боли…
Сага провела рукой по лбу, обнаружив, к своему удивлению, что вся взмокла. Ей не хотелось говорить о матери, она много лет не думала о том времени.
– Больше десяти, я полагаю? – легко осведомился Вальтер.
– Обычно она принимала всего две таблетки, но в тот вечер ей понадобилось намного больше… Я рассыпала их на ковре, но… не знаю, наверное, я дала ей двенадцать таблеток, может, тринадцать.
Сага ощутила, как подергивается у нее лицо. Она боялась, что заплачет, если останется, и резко встала, чтобы уйти к себе.
– Твоя мать умерла не от рака, – сказал Юрек.
Сага остановилась, повернулась к нему.
– Ну хватит, – серьезно сказала она.
– Не было у нее никакой опухоли мозга, – тихо продолжал Вальтер.
– Ты… Я была с матерью, когда она умерла, ты ничего не знаешь, с чего…
– Если у человека опухоль, – перебил Юрек, – то головные боли по утрам не проходят.
– А у нее проходили, – упрямо сказала Сага.
– Боли бывают от того, что опухоль увеличивается и давит на мозговые оболочки и сосуды. Такая боль не проходит, только усиливается.
Сага взглянула Юреку в глаза, и ее передернуло.
– Я…
Голос упал до шепота. Саге хотелось лупить что-нибудь кулаками, кричать, но она совершенно обесси лела.
Сага всегда знала, что с ее воспоминаниями что-то не так. Она помнила, как подростком кричала на отца, кричала, что он все врал, кричала, что он врет больше всех, кого ей доводилось встречать.
Отец сказал ей, что у матери не было рака.
Сага всегда думала, что он врет ей потому, что его измена матери непростительна.
И теперь Сага не знала, откуда взялась эта мысль про опухоль мозга. Сага не могла припомнить ни чтобы мать утверждала, что у нее рак, ни чтобы ее когда-либо забирали в больницу.
Но почему мать плакала каждый вечер, если не была больна? – подумала Сага. Не сходится. Почему она заставляла меня звонить отцу и просить его прийти? Зачем мать принимала кодеин, если у нее ничего не болело? Зачем позволила дочери дать ей разом все таблетки?