Мышцы лица болели – сегодня ей пришлось сдерживаться, чтобы не сломаться.
Не пускать боль в себя. Думать только о том, чтобы выполнить задание.
Дыхание снова участилось, Сага легонько стукнулась лбом о холодное стекло.
Я – хозяйка ситуации, подумала она. Юрек считает, что контролирует меня, но это я заставила его говорить. Ему нужно снотворное, чтобы бежать, но я пошла к Бенни, нашла сверток и оставлю его у себя. Скажу, что там ничего не было.
Сага улыбнулась про себя. Ладони вспотели.
Пока Юрек верит, что манипулирует мной, он будет шаг за шагом раскрывать свои планы.
Сага была уверена, что завтра он расскажет ей о плане побега.
Мне нужно всего несколько дней. Надо сохранять спокойствие и больше не пускать Юрека к себе в голову.
Сага не понимала, как это могло случиться.
Какая чудовищная жестокость – сказать, что она намеренно убила свою мать, что она могла желать ее смерти.
Сага почувствовала, как слезы льются из глаз. Шея напряглась и болела. Сага проглотила комок, потом еще. Пот стекал по спине.
Сага ударила в дверь ладонями.
Неужели мама думала…
Сага развернулась, схватила стул за спинку, обрушила его на раковину, разжала пальцы, стул упал на пол, Сага снова схватила его, снова швырнула в стену, ударила о раковину.
Села, задыхаясь, на кровать.
– Я справлюсь, – прошептала она себе.
Ситуация начинала выходить из-под контроля. Сага не могла остановить поток мыслей. Память подсовывала образы: длинные ворсинки пушистого ковра, маленькие таблетки, мокрые глаза матери, слезы, текущие по щекам, зубы, стучащие по краю стакана: мать запивает лекарство.
Сага вспомнила, как мать раскричалась на нее, когда она, Сага, сказала, что папа не придет, вспомнила, как мать заставляла ее звонить, хотя Саге не хотелось.
Может, я разозлилась на маму, подумала она. Устала от нее.
Она поднялась, пытаясь успокоиться и повторяя себе, что ее просто обманывали.
Медленно подошла к раковине, умылась, осторожно промыла глаза, словно полные песка.
Надо остановиться, прийти в себя. Сага словно смотрела на себя сверху, ее душа словно покинула тело.
Наверное, в том, что она все плачет и плачет, виноваты инъекции нейролептика.
Сага легла в кровать, думая, что спрячет заначку Берни, скажет Вальтеру, что ничего не нашла. Так можно будет не просить снотворное у врача. Она потом просто отдаст Вальтеру таблетки из комнаты Берни.
По одной после каждой ночи.
Сага повернулась на бок, спиной к потолочной камере. Спрятавшись таким образом, достала пакетик. Осторожно, слой за слоем, разворачивала туалетную бумагу и наконец увидела содержимое. Три подушечки жвачки.
Жвачка.
Сага заставила себя дышать спокойнее, взгляд скользнул по грязным потекам на стене. Со странно пустой ясностью она подумала, что сделала именно то, от чего ее предостерегал Йона.
Я пустила Вальтера к себе в голову, и вот все изменилось.
Выдержу ли я себя саму?
Я знаю, что меня обманули и думать о себе так, как сказал обо мне Вальтер, – ошибочно, но именно так я себя ощущаю.
Желудок свело от отчаяния, когда Сага вспомнила то утро. Холодное тело матери. Печальное неподвижное лицо со странной пеной в углах рта.
У Саги снова возникло ощущение скорого провала.
Я не потеряю контроль, напомнила она себе. Попыталась восстановить дыхание, выстроить план действий.
Я не больна, напомнила она себе. Я просто нахожусь здесь по определенной причине, это единственное, о чем нужно помнить. Моя задача – найти Фелисию. Речь не обо мне, я не о себе забочусь. Я – агент, работающий под прикрытием, я следую плану: добыть снотворное, притвориться, что согласна бежать, обсудить пути бегства и – в перспективе – укрытия. Я выполню свою задачу настолько, насколько это возможно. И ничего, если я умру, подумала она с внезапным облегчением.
Уже почти рассвело, когда люди из ФСБ, новой российской службы безопасности, увезли Йону из дома Никиты Карпина. Они не отвечали на вопросы, и Йона так и не получил объяснений, почему у него забрали паспорт, бумажник, часы и мобильный телефон.
Просидев час в придорожной забегаловке, непрошеные сопровождающие отвезли его в серую бетонную высотку и провели в двухкомнатную квартиру.
Йона оказался в дальней комнате, с нечистым креслом, столом, двумя стульями и крошечным туалетом. Стальная дверь закрылась. Два часа назад Йоне принесли горячий бумажный пакет из “Макдональдса”.
Надо было выйти на связь с коллегами и Аньей, попросить навести справки о Вадиме Леванове и его сыновьях-близнецах, Игоре и Романе. Может быть, новые имена приведут к новым адресам, может быть, получится отыскать гравийный карьер, где работал их отец.
Но железная дверь была заперта, часы утекали. Пару раз Йона слышал, как мужчины говорят по телефону, после чего опять становилось тихо.
Йона урывками подремал в кресле, но под утро проснулся окончательно от шагов и голосов в соседней комнате.
Он зажег свет и стал ждать, когда “провожатые” войдут.
Кто-то закашлял, раздраженно заговорил по-русски. Вдруг открылась дверь, и вошли двое вчерашних мужчин. У обоих пистолеты в заплечной кобуре. Мужчины быстро переговаривались по-русски.
Седой выдвинул стул и поставил его посреди комнаты.
– Садитесь, – велел он на хорошем английском.
Йона встал с кресла, заметил, что седой, когда он приблизился к стулу, отошел в сторону, и не торопясь уселся.
– Вы здесь не с официальным заданием, – начал черноглазый, с толстой шеей. – Расскажите, что у вас за дело к Никите Карпину.
– Мы говорили о серийном убийце Александре Пичушкине, – ровным тоном сказал комиссар.
– И к чему пришли? – спросил седой.
– Первой жертвой оказался его предполагаемый сообщник. О нем-то мы и говорили… Михаил Одийчук.
Мужчина склонил голову набок, пару раз кивнул и дружелюбно заметил:
– Вы явно лжете.
Человек с толстой шеей отвернулся и вытащил пистолет. Рассмотреть было трудно, но вроде бы крупнокабилерный “глок”. Вставляя патрон в ствольный канал, он попытался закрыть оружие собой.
– Что сказал Карпин? – продолжал седой.
– Никита считает, что роль сообщника была…
– Не врать! – взревел второй и повернулся, пряча пистолет за спиной.
– У Никиты Карпина нет полномочий, он больше не имеет отношения к службе безопасности.