Он подождал, пока чайник закипит. Потом заварил себе крепкий сладкий чай прямо в чашке, после чего взял чашку и сел с ней в кресло. Отпил глоток, поставил чашку на тумбочку и увидел пакет с рукописью дядиного романа.
Так вот откуда шел запах гари!
Глядя на рукопись, Корсак припомнил свой последний телефонный разговор с дядей.
— Глеб, не помню, говорил я тебе или нет: я пишу роман о наших с тобой предках. Вернее, об одном из них, нашем далеком пращуре. Кстати, в романе его зовут Галеб. Почти как тебя. И фамилия у него похожа на нашу. Галеб Корсо.
— Корсо?
— Да. На диалекте юга Италии «corso» означает «сильный, мужественный».
— И чем занимается этот твой мужественный Корсо?
— Он кузнец. Кует мечи и копья. А попутно воюет с чудовищами.
В трубке повисла тишина.
— Эй, Глеб? Ты чего молчишь? Тебе не нравится моя затея?
— Почему же? Делай что хочешь. Должен же ты чем-то заполнять долгие зимние вечера!
— Спасибо за разрешение. — Дядя тихо засмеялся.
Вспомнив тот давний разговор, Глеб взял с тумбочки обгоревшую рукопись. До того, как проснется весь город, оставалось часа полтора. И Глеб решил скоротать их за чтением дядиного опуса.
Он открыл первую страницу и прочитал:
«Для того, чтобы читателям, если таковых пошлет мне Господь, удобнее было читать мой роман, я для начала кое-что проясню. Во-первых, пару слов о Роминтской пуще…»
Глеб оторвал взгляд от страницы, взял с тумбочки чашку и сделал глоток. Затем небрежно пролистнул пару страниц и стал читать с середины.
«…Во времена рыцарей Тевтонского ордена Роминтская пуща использовалась в основном как место для охоты. Ежегодно, а иногда и несколько раз в год, как правило летом, гроссмейстеры Тевтонского ордена вместе со своими гостями отправлялись на большую охоту в Роминтскую пущу. Такая большая охота могла длиться неделями. В остальное время рыцари разрешали охотиться там местным жителям. В пуще также собирали мед диких пчел, воск, другие дары природы…»
Глеб перелистнул еще одну страницу.
«…В тридцатых годах двадцатого века Роминтскую пущу облюбовал Геринг. Рядом с бывшей усадьбой Вильгельма в 1936 году он устроил свою собственную охотничью дачу. На даче Геринга проводились встречи видных нацистов, в том числе Генрих Гиммлер, Эрих Кох, Иоахим Риббентроп…»
Глеб зевнул, отлистал предисловие и открыл страницу с первой главой роман.
«Галеб Корсо отлично работал с железом, — прочитал Глеб. — Более того, он любил железо…»
1
«Галеб Корсо отлично работал с железом. Более того, он любил железо. Любил его вид, податливость, с какой оно принимало любую форму, и даже запах. Запах раскаленного железа — что может быть лучше?
Солнце уже скрылось за лесом, и кузнец Галеб Корсо чувствовал усталость. Помахать молотом сегодня пришлось немало: три новых колеса, два лемеха да боевой топор для воеводы.
Любая вещь хороша, однако больше всего Корсо любил ковать мечи. У него был дедов меч, очень хороший, лучший из всех, которые довелось видеть Корсо. В бою он его не испытал, но так часто держал в руках, что знал все его достоинства и недостатки и ковал остальные по этому образцу.
Мечи кузнеца Корсо, не слишком широкие и странной извилистой формы (сельчане называли их «змеевиками»), были разной длины и тяжести, чтобы каждый воин мог выбрать себе меч по руке и по силам. Рукояти для мечей он делал не из мягкой березы, а из крепкого клена, чтобы и через несколько лет те не расшатались и лежали в руке как влитые. На каждой рукояти Корсо выжигал свой знак и особые письмена — заговор против врагов.
Клинки своих мечей кузнец Корсо оттачивал до такой остроты, что ими можно было срезать волосы. А уж блестели его клинки — что твой луч солнца. Выйдешь из тени, глянешь на такой клинок и тут же зажмуришься.
Закончив чинить плуг, Корсо отложил инструменты, прошел к двери и уселся на старую колоду — отдохнуть.
— Корсо! — крикнули с улицы. — Эй, Корсо! Где ты, кузнец?
— Чего голосишь? — мрачно отозвался Галеб. — Я в кузне, или не слышишь?
Корсо неторопливо поднялся с колоды. В кузню вошел староста Еремей, мужик грузный, чернобородый, в добротном кафтане, отороченном беличьим мехом, и в шерстяной шапке, криво нахлобученной на голову.
Староста окинул подозрительным взглядом помятое лицо Корсо Галеба, усмехнулся и спросил:
— Опять с вечера бражничал?
— Нет, — угрюмо ответил Галеб.
— А чего на полу спал? Сено-то с подола отряхни.
Галеб стряхнул со штанов и с подола прилипшее сено, расправил затекшие плечи, глянул на старосту исподлобья.
— Зачем пришел? Опять дверные петли для хлева?
Чернобородый Еремей качнул головой:
— Нет. Лемех, будь он неладен.
— Что ж… — Галеб кашлянул. В горле пересохло и слегка першило. Похоже, он и впрямь перебрал с вечера. — Посмотрим на твой лемех, староста.
И вдруг оба насторожились.
— Как будто шум? — тревожно проговорил староста Еремей.
Галеб прислушался. Его чуткое ухо уловило перестук копыт и далекое гиканье.
Еремей и Галеб, не сговариваясь, быстро двинулись к двери. Еремей вышел первым. Сделал пару шагов и остановился. Галеб видел его широкую спину.
— Еремей, что там? — окликнул он, занося ногу над порогом.
Из-за деревьев выскочил разгоряченный конь, а на нем — нарочный князя в богатом запыленном одеянии.
Галеб как раз перешагнул через порог, когда что-то свистнуло, и конь нарочного поднялся на дыбы. Нарочный взлетел в воздух, перекувыркнулся через голову и брякнулся на жердины забора. Галеб замер от неожиданности, и в этот миг опять что-то свистнуло, и староста Еремей, не то что-то выкрикнув, не то булькнув горлом, схватился руками за шею, и его повело в сторону. Галеб кинулся к старосте и успел подхватить его, но тут же разжал руки, потому что лицо ему окатил фонтан горячей крови.
Черный наконечник стрелы торчал у Еремея из горла. Точно такой же торчал из груди нарочного. И вдруг слабый шум, казавшийся доселе слишком тихим и далеким, взорвал воздух.
— Германцы! — хрипло прокричали сразу несколько голосов.
Галеб бросился в кузню, схватил с верстака недокованный меч и повернулся к выходу, но тут что-то мелькнуло у него перед глазами, а потом безумная тяжесть с размаху обрушилась на голову. Что-то треснуло, перед глазами помутилось, и Галеб Корсо повалился на пол. Он потерял сознание».