Глеб ничего на это не сказал.
— Вы знаете, что ваш дядя писал роман? — спросил Юрий Петрович.
— Да. Он мне что-то про это говорил. Года полтора назад, по телефону.
— Он читал мне отдельные куски. Знаете, я, конечно, не литературный критик, но, по-моему, написано было очень неплохо. По крайней мере, живо. Вы не читали?
Глеб покачал головой:
— Нет. В последнее время я мало читаю. Знаете, как в анекдоте: «Чукча не читатель, чукча — писатель».
Библиотекарь улыбнулся бледными, чуть тронутыми сеточкой морщин губами. Немного покурил молча, затем негромко произнес:
— Я слышал, между вами и вашим дядей произошла какая-то ссора?
— Было дело, — сказал Глеб. Он выпустил изо рта колечко табачного дыма, посмотрел, как оно расплывается в воздухе, и добавил с усмешкой: — Я думал, что моя дядя — благородный рыцарь, а он оказался обычным проходимцем.
— Он влюбился в вашу маму, верно?
Глеб покосился на библиотекаря, тот покраснел и смущенно поправил пальцем очки:
— Извините, я не должен был…
— Да нет, все верно. — Глеб пожал плечами: — Этот чудак полюбил мою маму и почему-то вообразил, что может добиться от нее взаимности.
— Этот конфликт стал причиной вашего отъезда из Полесска? — осторожно уточнил Юрий Петрович.
— В некоторой степени, — нехотя ответил Глеб.
Юрий Петрович кивнул и вдруг встрепенулся.
— Ах ты, черт… — Он достал что-то из кармана пиджака и протянул Глебу: — Возьмите.
— Что это? — не сразу понял Глеб.
— То, что должно принадлежать вам.
Глеб взял протянутый Клинковым предмет. Это была курительная трубка — очень старая, почти древняя, с золотым мундштуком и костяной чашей, вырезанной в виде головы дьявола.
— Ваш дядя отдал ее мне за несколько дней до своей гибели, — сказал библиотекарь. — И попросил, чтобы я передал ее вам.
Глеб потер пальцами едва заметную трещинку на костяной чаше, погладил прохладный мундштук.
— Когда-то она принадлежала вашему деду, — сказал Клинков. — А тому досталась от его деда. Теперь она ваша.
Глеб повертел трубку в пальцах, не зная, что с ней делать, потом пожал плечами и сунул трубку в карман плаща.
На крыльцо вышла пожилая дама в шляпке с вуалью.
— Юрий Петрович, вы идете? — строго осведомилась она, ревниво посмотрев на Глеба.
— Да, Аделаидочка. — Он швырнул зловонный окурок в урну. — Приятно было с вами познакомиться, Глеб.
— Мне тоже, Юрий Петрович.
Библиотекарь кивнул Глебу и подставил руку «колечком» пожилой даме. Она взяла его под локоть, и оба удалились.
«Надо уезжать, — думал Корсак, шагая к гостинице. — И чем быстрее, тем лучше».
Родной когда-то город казался ему чужим. Знакомых лиц не было вообще. Кира… Мысли о ней снова начали тревожить Глеба. Эльза… Едва он вспомнил ее, как сердце его сжалось от тоски.
«Надо же, — с удивлением и горечью подумал Корсак. — Оказывается, все это еще живо… Уезжать! Уезжать как можно скорее!»
Подходя к гостинице, Глеб снова сунул руку в карман и достал сигареты. Краем глаза Глеб заметил, что из кармана его что-то выпало. Он остановился и опустил взгляд. На земле лежал сложенный вдвое листок бумаги. Глеб нагнулся и поднял его. Повертел в пальцах, затем развернул.
Надпись, отпечатанная на пишущей машинке, гласила:
«ВАШЕГО ДЯДЮ УБИЛИ».
8
Час спустя Глеб должен был мчаться на своей «бэхе» по пустынному скоростному шоссе. Но вместо этого он стоял возле двери кабинета, к которой была прикручена золотистая табличка с надписью: «Игорь Васильевич Кочетков, подполковник, начальник отдела».
Глеб постучал в дверь, подождал, пока из-за нее донесется «да!», затем нажал на ручку. Дверь открылась, и он вошел в кабинет.
В глубине большого кабинета, за коричневым пластиковым столом, уставленным компьютерами и факсами, сидел маленький человечек в полицейской форме, с бледным усталым лицом и гладко зализанными назад черными волосами. На тугих погонах у него поблескивали подполковничьи звезды.
Человечек взглянул на Глеба и широко улыбнулся, блеснув золотыми зубами. Однако в улыбке его не было ничего радостного.
— Здравствуйте, Игорь Васильевич! — поприветствовал его Глеб. — Я вам звонил полчаса назад. По поводу моего дяди, директора музея.
— А, да-да. Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь! — Подполковник Кочетков широким жестом указал на кресло. Затем дождался, пока Глеб усядется, и продолжил все с той же вежливой златозубой улыбкой: — Слышал, слышал о вашем приезде. И рад познакомиться с вами лично.
— Слышали? — удивился Глеб. — От кого?
— Да уже весь город в курсе. Вы же, в некотором смысле, знаменитость из Москвы. Известный писатель, и вместе с тем — выходец из нашего города. Мы вами гордимся.
— Правда? — Глеб иронично прищурился. — Что, вы и книги мои читали?
— А как же! Ну, то есть, я-то не читал, все, знаете, времени не хватает. А вот моя жена — ваша большая поклонница. Кстати, нет ли у вас с собой книженции, чтобы подписать? Жена была бы рада. Автограф знаменитости, и все такое.
— Нет, книги у меня при себе нет.
— Жаль. — Кочетков вздохнул. — Ну-с, так что же вас ко мне привело, Глеб Андреевич?
— Олегович.
— Что?
— Глеб Олегович.
Подполковник Кочетков кивнул:
— Ну, да. Так чем обязан?
Глеб пару секунд помешкал, не зная, с чего начать, и понимая, что его слова не вызовут восторга у начальника полиции.
— Я тут на поминках познакомился с некоторыми жителями города… — начал Глеб.
— Наверное, с Аделаидой Рудольфовной? — уточнил вдруг Кочетков.
— Э… Да.
— Не удивляйтесь моей осведомленности. Просто госпожа Краузе у нас что-то вроде вездесущего Фигаро. Она и там, она и сям. Она везде. — Кочетков хихикнул. — А вообще, она знатная старушенция, — сказал он затем.
— В каком смысле? — не понял Глеб.
— Она не просто старушка — «божий одуванчик». Богатая пенсионерка, рантье, меценатка.
— Откуда же у нее все это?
— Лет двадцать назад она доказала в областном суде, что несколько домов в городе принадлежали до мировой войны ее деду — Отто фон Краузе. И ей их отдали в аренду на пятьдесят лет. А она их сдала под магазины и рестораны.
— Ясно. — Глеб понял, что заходить издалека не стоит и лучше сразу взять быка за рога. — Игорь Васильевич, я пришел, чтобы поговорить о гибели моего дяди, Бориса Корсака.