Притормозив, автобус с шипением распахнул двери. На остановке никого не было. Спустя мгновение стало ясно, кого ждал водитель. Запыхавшись, в салон заскочили трое парней.
– Спасибо, шеф! – крикнул один из них и обвел взглядом салон. Двое других уселись перед Дайнекой. Рядом с ней, отрезая путь к отступлению, плюхнулся третий.
С виду это были нормальные парни, правда, изрядно поддавшие.
– Знакомиться будем?
– Некогда, ребята, извините, мне выходить, – вытянув шею, Дайнека спросила у интеллигентного пассажира: – Остановка «Бетонный завод» – следующая?
– Да… – его ответ прозвучал как «при чем тут я?».
– Видите, я выхожу.
– Чур, мы с тобой! – воскликнул один из сидевших.
Тот же, кто преграждал дорогу, даже не тронулся с места.
– Пусти… – встревоженно попросила Дайнека.
– Поехали с нами!
– Пусти! – ее голос не обещал ничего хорошего.
– А то – что?
Дайнека вскочила на сиденье и, перепрыгнув через «живую преграду», схватилась за сумку, оставленную в проходе. Но парень встал и придавил сумку ногой.
– Притормози, мы еще не договорили…
Оглядевшись, Дайнека не увидела ни одного лица. Все пассажиры уставились в окна.
– Не трогай ее, Кеча. Тебе за нее дадут больше, чем она весит, – вяло произнес кто-то из парней.
Но Кеча не унимался:
– Я сказал: тебе – c нами!
– Хорошо, – Дайнеке припомнилась наука Ирины: коленом в пах и пинок по голени.
Ноги сработали быстрее, чем она решилась. Кеча скрючился. Автобус резко остановился. Девушка выскочила, и двери сомкнулись перед носом разъяренного преследователя.
Забежав в темную подворотню, Дайнека прижалась к стенке и замерла. Выйти из темноты она решилась не скоро. На обшарпанной стене с трудом разглядела надпись: «2-я Гипсовая, 8» и отправилась в ту сторону, где, по ее предположению, находился номер 20.
Мамин дом был двухэтажным. Четыре квартиры на первом этаже и столько же на втором. Мама жила в первой. Опустив сумку на коврик, Дайнека постучала. Раздались шаркающие шаги, дверь распахнулась. На девушку вопросительно смотрела высокая жилистая старуха.
– Тебе кого?
– Мама… – у Дайнеки пропал голос, и она прохрипела: – Людмила Николаевна Дайнека здесь проживает?
– Проходи, сейчас позову. Людмила! К тебе!
Помогая себе руками, в инвалидной коляске выехала худенькая женщина.
– Вы ко мне?
Старуха включила свет, и Дайнека узнала маму. Она изменилась, лицо как будто высохло, черты заострились. Бигуди на голове были аккуратно обвязаны голубым платком в белый горошек.
– К вам… К тебе… – обессиленно прошептала Дайнека.
– Людмила, доченька, это ты!..
Девушка хотела что-то сказать, но в глазах потемнело, и она потеряла сознание.
Оглядывая комнату, Дайнека заметила, что здесь нет привычных с детства вещей, и от этого сделалось грустно.
Над ней склонилось мамино и еще одно женское лицо, которое показалось знакомым.
– Ты очень бледная, у тебя наверняка низкий гемоглобин, – мать поцеловала ее в лоб.
Дайнека бессознательно вцепилась в мамину руку, опасаясь, что она куда-то исчезнет.
Женщина, стоящая рядом с мамой, сняла белый халат и, свернув, положила его в сумку.
– Мне нужно идти, с вашей девочкой все будет в порядке.
– Кто это? – тихо спросила Дайнека, когда она вышла из комнаты.
– Медсестра.
– А это кто? – указала на фотографию за стеклом книжного шкафа. Сияющая физиономия, которую Дайнека сначала приняла за свою, принадлежала женщине лет тридцати. У нее тоже были темные волосы и короткая стрижка.
– Знакомая, – мать отвела глаза.
– Идите пить чай, – к дивану, на котором лежала Дайнека, подошла старуха-соседка. – Меня Зинаидой Дмитриевной зовут.
– Людмила.
– Знаю небось. Столько уж переговорено. Как с матерью твоей соберемся, только и разговоров что про тебя.
– Может быть, ей полежать?
– Успеет еще належаться – ночь впереди.
Людмила Николаевна подкатилась к столу, предоставив соседке помочь дочери подняться.
– Я сама, – сказала Дайнека.
– Мама родимая… – проворчала старуха, – тоже – все сама…
Посредине стола, на деревянной подставке стоял металлический чайник. Кроме варенья, конфет и домашнего печенья здесь была отварная картошка, порезанная селедка и соленые огурцы. Окно, к которому примыкал стол, располагалось так низко, что комната наверняка просматривалась с улицы.
– Мама…
– Что, доченька?
– Я очень скучала.
– И я… – Людмила Николаевна виновато улыбнулась.
– Вот и ладно, вот и поговорите, – Зинаида Дмитриевна умиротворенно кивала, прихлебывая из блюдечка чай.
– Отец тоже хотел приехать, но не смог.
– Я слышала, он женился?
Зинаида Дмитриевна со стуком поставила блюдце:
– Да как же это?! Вы по закону – муж и жена! Может, еще сойдетесь…
– Я уже говорила вам! – воскликнула Людмила Николаевна с неожиданным раздражением.
– Неладно поступаешь, Людмила… По закону положено – живите и не гневите Бога. Дочь у вас растет.
– Выросла уже, – Людмила Николаевна потянулась через стол и погладила руку дочери. У той вспыхнуло лицо, она уронила голову на руки и зарыдала.
– Что случилось? – у матери на глазах выступили слезы.
– Я так долго… этого… ждала… – Дайнека говорила прерывисто, всхлипывая между словами.
– Вот и ладно, вот и поплачьте… – Зинаида Дмитриевна положила в рот карамельку и отхлебнула из блюдечка чаю.
– Расскажи лучше, как ты без меня жила, – Людмила Николаевна взяла себя в руки.
– Плохо. Без тебя – плохо жила, – Дайнека вытерла ладошкой лицо. – Я все время ждала, что ты позвонишь или напишешь.
– Я хотела…
– Чего ж не писала? – Зинаида Дмитриевна строго уставилась на Людмилу Николаевну.
Помолчав, та грустно ответила:
– Тогда еще больней было бы.
– Ты глупостей не говори! – прикрикнула на нее старуха. – Девчонка с двенадцати лет без матери мается. Ты спросила, каково ей без родительского совета жилось? Без материнского благословения – как без Бога, ни до порога! Каких делов наворотила, поганка!
– Зинаида Дмитриевна, я сама разберусь.