Обычно у меня нет никаких проблем с ответом на этот вопрос. Совершенно никаких. Но сейчас на карте была моя жизнь. Нет, даже не так. Моя жизнь, поставленная на карту какими-то сраными мохнатыми жалами чего-то невообразимо отвратительного. Ладно бы, просто пистолетом угрожали. Так что, я решил в кои-то веки быть благоразумным и не выпендриваться.
– Лимо… – начал было отвечать я, но паутина вокруг моего горла стянулась, и я стал задыхаться, и с ужасом увидел приближающуюся черную тень.
– Пелеви… – просипел я, но паутина стянулась еще туже.
– Сорок… – сделал я последнюю попытку.
Стало еще хуже. Дышать было уже невозможно и я почувствовал, как лицо тяжелеет. Мне доводилось видеть много задушенных, когда я кормил себя, да и своих волков, прозябая в криминальном отделе газеты. Так что я ни минуты не сомневался в том, что мертвый буду выглядеть крайне недостойно. В таком случае, подумал я, надо проявить хоть какое-то достоинство, по крайней мере, в последние моменты жизни. Я собрал остатки сил, рванул руки, сунул их под паутину на горле, чуть освободил его, и на вдохе крикнул.
– Я! – крикнул я.
– Я лучший русский писатель сегодня, – крикнул я.
– Я, я, я, – крикнул я.
Убрал руки и выдохнул, чтобы не мучиться. Но ничего не произошло. Паутина свернулась прямо в паука – как шнур от пылесоса, вот забава, – и он снова обернулся мужиком в пидорском костюме. Сел у огня. Я не думал ни секунды. Просто сделал шаг вперед и ударил его ногой в лицо. Он опрокинулся на спину, полежал, повернулся набок, собрался, сел. Прижал руку к кровоточащему под маской носу. Сказал:
– Ничего, я привык, – сказал он.
– Такая работа, – сказал он.
Сфинкс, наверное, говорил то же самое. Собственно, теперь мне стало понятно, что у него с носом. Я пошел от костра прочь. Потом остановился. Повернулся. Крикнул:
– Так что же вы мне мозги все парите, а? – крикнул я.
– Если я и есть лучший русский писатель сегодня, – крикнул я.
– Что же вы меня достаете, – крикнул я.
Он виновато молчал в ответ. Я покачал головой и пощелкал пальцами.
– Хорошие твари, к ноге, – сказал я.
Волки вышли из ночи, и сели у моих ног. Я никогда не любил собак, потому что презираю рабов. Как такие существа стали собаками, думал я, глядя на них. Наверное, с ними случилось то же самое, что и с людьми, решил я. Появился Бог, и приручил. Потрепал обоих по холке – они ревниво посмотрели друг на друга, – и мы пошли дальше. Луна зашла за тучи, стало темно, и я чуть не наступил в говно. Рядом лежала книжка с надписью «мураками». То есть, две кучи говна, подумал я.
…Вдруг дорогу мне, смеясь, перебежал карлик. Пропал в ночи. Снова вернулся.
– Невероятно, – сказал я.
– Моим проводником будет Радзинский, – сказал я.
Карлик, смеясь, снова появился. Он был в кожаном плаще на голое тело, плащ был кожаный, и как всегда, когда человек маленького роста одевает что-то до пят, выгядело это неуместно. Прямо как солист «Скорпионс», некрасивая женщина, или 70—летний Пол Маккартни.
– Тиран, – взвизгнул карлик.
– Чудовище и преступник, – взвизгнул он.
– Познавший всю полноту власти, – заверещал он.
– Какие мысли посещали его в ту ночь перед Ялинской конфе… – завизжал он.
Мы с волками поморщились. Коротышка вдруг распахнул плащ, и я увидел, что он бесполый. Над нами из-за тучки появилась яркая Луна, и я понял, что это следующая остановка.
– Нет, нет, не усатый палач, – закричал карлик.
– Ты, ты, речь о тебе, чудови… – ткнул он в меня пальцем.
Упал, стал биться в конвульсиях. Вдруг из-за ближайшего кактуса вышла целая колонна. Они вроде шли, шли, шли, шли, но никак не заканчивались. Я понял, что у них там за кактусом что-то вроде хранилища. А может, дыра в земле, которая ведет прямиком в ад. Карлик бился в истерике, фигуры шли молча мимо, и я видел их лица в свете Луны. Все они были неуловимо знакомы… Постепенно до меня дошло. Я сказал карлику.
– Слушай ты, Радзинский, – сказал я.
– Художник и есть творец своего мира, – сказал я.
– И упрекать его за это в диктаторских замашках… – сказал я.
– Ты что, культурная шлюха, не видишь разницы между Богом и «сталиным», – сказал я.
– Будешь кудахтать, так я тебя в следующем рассказе, – сказал я.
– Сделаю карликом-гомосеком, да еще и бесполым, – сказал я.
Видимо, угроза подействовала. Карлик прекратил деловито биться на песке, собрался, и убежал. Видимо, работать кроликом для Алисы и ее наставника-педофила. Интересно, он ее… ну…. подумал я, и у меня встал. Нет, точно не умер, подумал я с радостью.
В колонне – она разлилась по равнине и была похожа на переселение народов или на Млечный путь, – произошла заминка, все разделись и стали трахаться. Постепенно долина стала похожа на муравейник ранней весной. Я знал, это все из-за того, что моим последним романом были «Свингующие пары». Так что я дал им дотрахаться, а потом мы с Луной дунули на них, и они исчезли. Ушли туда, откуда пришли. В меня. Так что я набрал в себя воздуха – так долго, как будто весь кислород планеты пил, – и издал торжествующий крик. Такой сильный, и такой долгий, что Луна, покачавшись, – словно подумав, – упала с неба, летела долго и словно неохотно, планируя, но потом подчинилась гравитации, и разбилась на мелкие осколки у моих ног. Маленькая светящаяся тарелочка. Вот и все, что осталось от моей повелительницы. Я обернулся, – вспомнив про волков, – но увидел, что один. А когда повернулся к Луне, она уже собралась с силами. И была прекрасной женщиной со светящимися волосами и болезненным взглядом, глядя в которые я, каждый месяц, все норовлю уйти в волны прилива.
Я знал, что с Луной церемоний не требовалось.
– Как я тут очутился, – сказал я.
– Это все виски, малыш, – сказала она.
– Виски «Мейсон», 600 рублей за бутылку, – сказала она.
– Чтобы я, да с одн… – сказал я.
– Ты выпил три, хвастунишка, – сказала она.
– Даже с двух с небольшим ли… – сказал я.
– Это были литровые, глупыш, – сказала она.
Только тогда я заметил, что от меня сильно пахнет спиртным, и рубашка мокрая.
– Значит, все, – сказал я.
– Пока не знаю, – сказала она.
– Ну, ладно, – сказал я.
Мы сели рядом на землю, она обхватила колени и положила голову мне на плечо. Постепенно долина заполнилась водами, и стала морем, а потом Океаном. Пропало все, кроме воды и берега, и нас, сидящих на песке перед волнами. Те, – как малыши на свадьбе с платьем невесты – играли с краем платья Луны, то подбегая к нему, чтобы подергать, а то бросаясь прочь.