— Завтра же эта просека затянется так, что ни одна собака не скажет, будто здесь кто-то шел, — сообщил Мигель, который шагал рядом со мной по зеленому крошеву. — На эти десять миль у нас уйдет весь день, и к концу похода у всех языки будут лежать на плечах, вот увидишь. Сельва не для слабаков. Кроме того, здесь вокруг полно болот — гиблое место!
— Ты, кажется, решил меня запугать? — сказала я.
— Как можно напугать того, кто сам напрашивается на неприятность? — ухмыльнулся Мигель. — Просто мне не хотелось бы, чтобы ты погибла по глупости. Ты ведь, наверное, думаешь, что можешь улизнуть в любую минуту?
— В любую минуту даже из собственного дома не всегда улизнешь, — возразила я. — А как тебя звали на родине — Михаилом?
— Я же не спрашиваю, как там звали тебя, — быстро отреагировал он.
— Юлия — мое настоящее имя, — с достоинством ответила я.
— Ну а я уже забыл, как меня звали там, — сурово сказал Мигель и ушел в хвост колонны, где уже появились отстающие.
Он не ошибся — даже не к концу, а уже в середине пути у многих языки лежали на плечах, как выразился Мигель. Ведь приехавшие были сплошь городскими жителями, привыкшими к теплым ваннам, троллейбусам и обильной пище. Мало кто их этих мужчин увлекался пешими прогулками. Положение осложняла влажная жара, от которой все тело покрывалось липким потом и перехватывало дыхание. Скоро и мне стало тошно в этой серо-зеленой каше — я механически передвигала ноги, тупо глядя перед собой остановившимися глазами. В ушах торопливыми толчками стучала кровь, и этот шум смешивался с ритмичным перестуком мачете, вгрызающихся в сочные стволы.
Мой приятель Валентин Сергеевич, разумеется, быстро сместился в хвост колонны. Собственно говоря, он мог меня больше не интересовать, потому что я уже вышла на финишную прямую и не нуждалась в его услугах. Но все-таки я испытывала к нему какое-то чувство не то симпатии, не то жалости, и мне не хотелось, чтобы он подвергся избиениям со стороны неугомонных контролеров в соломенных шляпах. Поэтому я подобралась к нему поближе и пошла рядом, намереваясь хоть как-то поднять его дух.
— Держитесь, — сказала я, — не раскисайте. Вам все равно не дадут остановиться. Зато впереди вас ждет целая куча долларов, вы не забыли?
Быков почти с ненавистью посмотрел на меня. Сквозь противомоскитную сетку лицо его казалось сизым. Он ничего не ответил, но я почувствовала, что с его губ готовы сорваться самые грязные ругательства — Валентину Сергеевичу хотелось выместить на ком-то свое разочарование и боль. Но он не решился на это, хотя и постарался от меня избавиться, упрямо остановившись посреди тропы и всем видом показывая, что не желает двигаться дальше. С его стороны это было не очень умно.
Я продолжала шагать, когда сзади послышались хлесткие удары и крик боли. Контролеры взяли Быкова в оборот. Я поморщилась, но… Он ведь сам предпочел эти «упражнения» беседе со мной. Через некоторое время Валентин Сергеевич, получивший «заряд бодрости», обогнал меня — теперь ему наверняка было стыдно идти рядом.
На джунгли уже начинала накатываться ночная тревожная тьма, как вдруг впереди неожиданно появился просвет, и мы, прибавив ходу, всей толпой вывалились на просторную площадку, свободную от всякой растительности. Здесь стояли какие-то строения, похожие на бараки, столбы с фонарями, а по «улицам» расхаживали люди, в большинстве своем вооруженные. В дальнем конце площадки в гущу леса уходила мощеная тропа, я сразу обратила на нее внимание. С правой стороны лес, окружающий лагерь, взбирался вверх по отлогому горному откосу — все выше и выше, пока не обрывался возле крутых каменных стен, устремленных прямо в небеса. Здесь тоже в лес была проложена дорога, и, по-видимому, она постоянно поддерживалась в порядке, чтобы сельва не могла поглотить ее.
Едва мы вышли из леса, как на площадке застучал дизель и повсюду вспыхнули электрические фонари. Нас обступили лагерные старожилы, похожие то ли на пиратов, то ли на беглых легионеров. Мигель здоровался с ними и отдавал распоряжения на испанском.
Неожиданно кто-то взял меня за локоть — я обернулась и увидела хмурого желтолицего человека в настоящем мексиканском сомбреро. У него были густые, с проседью усы, печальные глаза и автоматическая винтовка «М-16», висящая поперек груди. В пальцах его чувствовалась поистине стальная хватка.
— Пойдем, сеньорита! — сказал он по-испански. — Мне велено запереть тебя в сарай.
* * *
О том, что начинается утро, я узнала по мутному свечению, которое сочилось сквозь щели в стене сарая. Жуткий клекот и вопли, которые всю ночь звучали в лесной чаще, начинали понемногу затихать.
Я лежала в гамаке, накрытая противомоскитной сеткой, и обливалась потом. Этак я совсем исхудаю, мелькнула у меня мысль.
Сарай был невелик — метра три на четыре, наскоро сколоченный из толстых досок, с низким, потемневшим от влаги потолком. Окошка не было, а по стенам ползали тараканы размером в ладонь. Всю ночь я слышала, как они шуршали во тьме.
Меня никто не беспокоил с тех пор, как желтолицый мексиканец запер за мной дверь. Но он объяснил предварительно, что спать нужно в гамаке, а если приспичит, можно сходить прямо здесь, в уголке, потому что ради меня никто не будет дежурить у сарая всю ночь.
— Только не нужно убегать, — печально добавил он. — Здесь в лесу полно змей. А если попадешь в болото, у тебя будет только пара секунд на молитву, сеньорита.
Я рискнула спросить его о тех двух тропах, которые видела.
— Это правда, дороги есть, — кивнул он. — Но одна ведет в тупик, а другая выходит к реке. Река очень длинная, сеньорита, — значительно произнес он. — И протекает она через сущий ад — до самого побережья можно не встретить ни единого человека… Я имею в виду — белого человека. Но говорят, там водятся охотники за головами. Сеньорита же не хочет, чтобы ее хорошенькую голову высушили до размеров лимона?
Меня не устраивали никакие размеры, кроме моего собственного, и об этом я откровенно поведала заботливому мексиканцу. Тем не менее информация заинтересовала меня. Дорога, которая вела в тупик, наверняка означала наличие в том тупике строительной площадки. Для кого-то она действительно стала жизненным тупиком, но только не для меня. А то, что рядом имеется река, открывало некие перспективы. Через какой бы ад она ни протекала, это был выход — к морю, к свободе. И поскольку к реке была проложена тропа, значит, тропой пользовались и по реке передвигались.
Вспомнив об этом, я вылезла из гамака и спрыгнула на земляной пол сарая. За его стенами в отдалении слышались человеческие голоса, звяканье посуды, отрывистый грубый смех. Я прильнула к одной из щелей и выглянула наружу.
В лагере уже поднимались — из бараков появлялись люди, прямо на площадке растапливалась походная кухня. Проснувшиеся новички-инженеры сбивались в робкие группки, напоминая новобранцев, проведших свою первую ночь в казарме. Так или иначе, до завтрака было далеко, и я решила осмотреть свою тюрьму. Ничего хитрого в ней не оказалось — при наличии самого немудрящего инструмента свободно можно было проделать дыру в стене или подкоп в полу. Но у меня не было с собой даже зубочистки. Я невольно вспомнила тот набор портативных инструментов, которым в Минасалесе обзавелся Доули.