– Ему кто-то угрожал? Кто-то хотел его убить?
– Нет, такого он не говорил. Он просто боялся умереть. А я… мы все старались успокоить его. Внушить, что вера помогает справиться со страхом. Что смерть – это не так страшно.
– Могу я спросить, где вы находились позавчера с пяти часов вечера и до утра? – спросил Страшилин.
– Тут, в монастыре, – ответила сестра Римма. – Это все, простите?
– Да, все. Благодарю вас за оказанное следствию содействие, матушка.
Сестра Римма благожелательно кивнула, поднялась и ушла. Такой же легкой, летящей, совсем не монашеской походкой.
Страшилин пригласил сестру Инну. Младшая послушница появилась тихо, как тень.
– Пожалуйста, помогите нам, – обратилась к ней Катя.
– Да-да, конечно, чем могу, – голос у сестры Инны мягкий. Она сидела, опустив глаза в пол.
– Один из ваших подопечных пенсионеров в поселке «Маяк» Илья Уфимцев был убит, – сказал Страшилин. – Мы расследуем это дело.
Сестра Инна молча дважды перекрестилась, прошептав: «Упокой, Господи, его душу».
– Когда вы посещали его, сестра Инна?
– На прошлой неделе в субботу, как раз была моя очередь ехать в «Маяк».
– И с тех пор вы в поселок ни к кому не приезжали?
– Нет, я навещала нашу подопечную больную в Каблуково.
– Уфимцев при вас рассказывал о своих родственниках? – спросил Страшилин.
– О сыне, он у него далеко, не может заботиться об отце.
– А о внучке речь шла?
– Нет, – сестра Инна покачала головой. – Я даже не знала, что он имел внучку. Почему же она к нему никогда не приезжала, не оказывала помощь?
– Вот мы и пытаемся разобраться. Уфимцев был легким человеком в общении?
– Я общалась с ним лишь в рамках моего послушания – помоги ближнему. Он был старый и больной человек. Очень обижен на врачей и на свое одиночество. Хотя в средствах он не нуждался, как другие пожилые люди. В этом сын ему, наверное, помогал – деньгами. А про внучку он при мне ни разу не упоминал.
– А с соседями Уфимцева вы, монахини, в каких отношениях?
– В добрых. Сестра Римма договорилась, чтобы девочку его соседей приняли на подготовительные курсы при нашем приюте. Это не воскресная школа, просто курсы для детей. Сестра Римма всегда рада, когда что-то можно сделать для приюта. Найти спонсоров.
– Сосед Балашов, он ведь в банке работает, – кивнул Страшилин, – понятно.
– Нет, вы не понимаете, – сестра Инна светло улыбнулась. – Это не корысть, это помощь ближнему от ближнего.
– Уфимцев просил вас когда-нибудь почитать ему Библию?
– Нет, он сам читал, порой просил истолковать что-то, но я… он иногда спорил, а я не могу вступать в спор на такие темы, – молодая послушница говорила очень мягко и интеллигентно. – Да, мы разговаривали, когда я заканчивала домашнюю работу. Он ведь нуждался в самых простых житейских вещах.
– Понятно. И последний вопрос: где вы находились позавчера вечером с пяти часов?
– В монастыре, – кротко ответила сестра Инна.
– Какая муха вас укусила, Андрей Аркадьевич? – спросила Катя, когда они покинули комнату для паломников и вышли на улицу.
Страшилин тут же полез за сигаретами, потом вспомнил, что они все еще на территории монастыря.
– А что?
– При чем тут Герцен и отношение церкви к крепостному праву?
– А меня всегда это интересовало, что, спросить нельзя?
– Но не во время же допроса.
– А мне хотелось глянуть, что там под этой кротостью и смирением. Что скрыто на дне.
– И что же, по-вашему, скрыто?
– Неправда, – ответил Страшилин. – Они обе говорили нам неправду.
– Почему вы так в этом уверены? Потому что, по-вашему, все свидетели – лжецы?
– Не только. Я чувствую. Интуиция – слышали такое слово?
– Мне не показалось, что монашки нам лгали, – сказала Катя. – Их манера общения, конечно, скованная, но это же монастырь, тут свой устав. В некоторых монастырях вон вообще монахи дают обет молчания – никаких разговоров, только молитвы. А насчет чего нам лгали сестры?
– Этого я еще пока не знаю, но правды от них мы с вами не добились. И вы тут мне ничуть не помогли, Катя. – Страшилин оглядел ее с ног до головы. – Ладно, у нас еще третья как там бишь ее…
– Сестра Пинна.
– Я пойду узнаю, как ее найти, где она сейчас. Раз приехали допрашивать – надо всех допросить сегодня. Завтра уже станем решать другие задачи. – Страшилин повернул в сторону административного корпуса. – Подождите меня тут, я сейчас все у них выясню.
Катя осталась во дворе монастыря. Посетителей и паломников заметно прибавилось – в основном женщины, они направлялись к собору. За собором располагались новые корпуса, крытые металлочерепицей. Позади них Катя увидела спортивную площадку. Из окон доносилось пение – детские голоса звучали нежно и звонко. Детский хор исполнял духовные песнопения.
Катя поняла, что видит тот самый патронируемый монастырем приют для девочек. Занятия в классах у них давно кончились, и теперь наступил час хорового пения.
Закатное солнце мягко освещало крыши, аккуратно подметенные дорожки и осенние клумбы, пестревшие октябрьскими астрами и хризантемами. В монастыре любили цветы.
Страшилин вернулся не скоро.
– Еле добился, сестра Пинна вроде как на послушании – убирает недостроенную часовню в Каблуково. Поедем туда, может, удастся ее там застать, если она уже не на обратном пути в монастырь, ждать тут не имеет смысла, – сказал он.
В машине он то и дело сверялся с навигатором – видимо, сведения, как проехать к часовне, были чисто «женские, запутанные», полученные либо от сестры Милицы, либо от кого-то из монахинь.
– Послушницы – это ведь не монахини, – заметил он. – Девица эта, Инна, еще тянет на послушницу, молоденькая совсем. А вот сестрица Римма… Послушница и активно приютом занимается, вон спонсоров в поселке ищет.
– Решение принять монашеский постриг – окончательное, оно порой трудно дается, – ответила Катя. – Может, она сама откладывает, кто знает.
– Да, кто знает… Про старика Уфимцева что они нам обе сказали – так, общие фразы. А ведь посещали его регулярно два раза в неделю.
– Обе заявили, что в вечер убийства находились в монастыре.
– Я иного от них и не ждал. Алиби. Монастырское алиби… все равно станем проверять. – Страшилин крутил руль и дымил сигаретой. – Тот, кто убил Уфимцева, покинул его дом в панике, практически сразу. Иначе, если бы задержался, то заметил бы, что старик еще жив и царапает надпись на полу.