– Долбанные идиоты, – сказал другой.
– Нет, ну… – сказал один.
– Да нет слов, – сказал другой.
– Да я с детства видел, как старое варенье с косточкой выбрасывают… – сказал один.
– Да это же азы, – сказал другой.
– Кретины, – сказал один.
– Идиоты, – сказал другой.
– И вот семеро сирот, – сказал один.
–… – сказал другой.
Помолчали. Огляделись. На верхней полке лежало несколько раздавленных абрикосов. В углу у окна на нижней – рыбные косточки. Пачка папирос «Жок». Один следователь вытащил папиросу, понюхал, брезгливо бросил на пол. Положил ноги в обуви на полку напротив. Почувствовал что-то твердое. Под скомканным полотенцем была книжка.
«Мир живой планеты».
Скучая, раскрыл наугад. Прочитал вслух:
– В очень малых количествах наш организм вырабатывает и такое вещество, как этиловый спирт…
– Да, читал, – вяло откликнулся второй.
– Тот самый, который в больших количествах бывает смертельным веще… – читал первый.
– Н, у ясен пень, – сказал второй.
– Смертельная же доза этилового спирта составляет 400 миллилитров на человека…
– А? – сказал второй.
– Четыреста, – сказал первый.
– Что-то они не то, – сказал второй.
– Ну да, – сказал первый.
– Эвон, мне дед говорил, в деревне у них парень выпил два литра самогона, – вспомнил он.
– Убивает за полчаса… – недоуменно прочитал второй.
– Чушь ь какая-то, – сказал первый.
За окном мелькал подмосковный пейзаж. Мужчины посидели еще полчасика. Книга бросалась в глаза…
– Да прям, – нарушил молчание один
– Чего-то не верится… – сказал другой.
– Херню какую-то пишут, – сказал один второй.
– Детей пугают, – сказал первый.
– Ну да, те же не проверят, – ответил второй.
– Нет, ну напишут же! – усмехнулся первый.
– Свистят как Троцкий! – сказал второй второй.
– А как проверишь? – спросил первый.
– Думаешь, у проводников спирта нет? – спросил второй.
– Есть, – сказал первый.
– Четыреста граммов за полчаса насмерть, вранье, – сказал первый.
– Ну так, – сказал второй.
– А знаешь… – сказал первый…
Мужчины поглядели друг на друга пару секунд.
За окном начинались предместья Москвы. Поезд, медленно покачиваясь, ехал мимо бетонных блоков с граффити и надписями «Бей гомосеков, черных и ментов», «Путин, уходи! НБП», «Русская литература умерла, а я нет», «Русские, это город ночхов!» и «Добро пожаловать в столицу Хачистана».
До вокзала оставалось как раз полчаса.
…лятая Москва пылала. Толпы людей выскакивали из горящих домов с криками и воплями, и разбегались, – преследуемые короткими очередями, – кто куда. Если кто-то из стрелков был выпимши, или в свое время не получил полный рассчет за ремонт, то очереди были длинными. Но таких старались наказывать, потому что боеприпасы берегли. Не то, чтобы захватчики сомневались в своей победе – сопротивления они не встретили нигде, за исключением двух-трех точек, в которых они и ОЖИДАЛИ это сопротивление встретить, – просто патронов должно было хватить до полного и окончательного решения Московского Вопроса.
Глядя на пылающую Москву, майор Лоринков устало утер пот со лба, и сдвинул на затылок шлемофон танкиста. Выглядело это странно, потому что никакого танка у майора Лоринкова не было. Только планшет с листиками, куда майор наносил – будто картограф план местности – точные, отрывочные наблюдения о штурме Москвы. Конечно, у майора был и пистолет, но воспользовался он им только однажды. Вчера, когда ночевал в квартире какого-то толстого и напуганного москвича, неискренне лебезившего перед майором полночи. Боится, что трахну жену или дочь, брезгливо подумал майор. Где они все были раньше, подумал он еще брезгливее. Потушил свет – по временному закону о маскировке, – и велел всем спать. После чего собрался было трахнуть дочку, но оказалось, что ее у толстого москвича нет. Майор вздохнул, поворочался, и уснул. Утром пристрелил москвича, крадущегося к его постели с битой, и пошел воевать. И уже ранним утром нового дня глядел на пылающую Пречистенку. Или Покровку? Или Битцевку? А может, Малоярославку? Не поймешь их, москвичей, с их сраными названиями, все как один, заканчивающимися на «-истенку», подумал майор. Главное, подумал он, утирая со лба гарь, что горит.
Москва горит.
– Вавилон пал, – задумчиво пробормотал майор Лоринков, глядя, как сотни людей в рабочих спецовках, послуживших формой Новой Рабоче-Крестьянской Армии, штурмуют стены Кремля.
Люди ползли наверх даже не с упорством муравьев, а с неотвратимостью морской волны. Сопротивление было, но руководители Новой Рабоче-Крестьянской Армии, – среди которых был и Лоринков, в отличие от коллег не взявший звание маршала, и оставивший себе майора для кубинского революционного форсу, – знали, что оно будет недолгим. Кремль покинули все, кроме политиков, немногочисленной федеральной охраны, кавказской сотни, да полка ФСБ. Штурмовавших – отчаянный сброд со всех концов СССР, включая и русский – было намного больше, они были голоднее, злее, и среди них было немало военных. Как бывших, так и нынешних. Майор Лоринков с гордостью подумал о том, что именно он воспел первое сражение этой армии – в метро, на станции Пречистенка. Ну, или Нагоренка? Не поймешь этих москвичей… Тогда первый отряд НРКА разбил в кровопролитном сражении целй полк московской милиции, и отступил, оставив прикрывать путь отряд из пятиста узбекских гастарбайтеров. Парни погибли все, как один, но основная часть сил восставших ушла. С этого начался Путь…
Лоринков подвинул шлемофон на лоб – он использовал его как защиту от ударов во время уличных схваток, многие жирные моквичи не желали расставаться со своим добром, и пытались сопротивляться, а кое какие вещички были очень даже, и майор отсылал их с оказиями на Родину, – и мрачно подумал, что перед ним разворачивается новое восстание Спартака.
А с учетом того, что Спартак был родом из Фракии, подумал майор, аналогия становится вообще полной.
Ведь Фракия, подумал майор, располагалась на территории нынешней Молдавии.
После чего, устыдившись собственного бездействия, схватил автомат ближайшего павшего бойца, и забежал на территорию Кремля. Положившись на Бога и свой вихляющий, – из-за профессиональной травмы пловца, нечеткой стопы, – бег, а ни тот, ни другой майора никогда не подводили, он добежал до здания, и, прыгнув в двери, перекатился в угол.
– Что ты Рембо из себя строишь, – сказал ему какой-то веселый мужик в спецовке дворника, перезаряжая винотовку.