– И вы не слыхали звука выстрела?
– Нет, не слыхал.
– Ну, это немудрено. Звук выстрела заглушается скалами. Но, господа, посмотрите, пожалуйста, на этих сарычей!
Две большие чёрные птицы парили в голубом небе. Затем они стали описывать круги и спустились в маленькую ложбинку.
– Отлично! – произнёс Мортимер и, уткнув нос в книжку, стал составлять телеграмму в редакцию. Затем он прочёл телеграмму, которая гласила:
«Мерривезер обезглавлен дервишами. Возвращался, застрелен, изуродован. Коммуникационная линия прервана».
– Вы думаете, он был обезглавлен?
– Разумеется. Если убит, так и обезглавлен.
– Послушайте, Мортимер, ведь одни дервиши гнались за ним, а другие подстерегли его в ложбине? Стало быть, у них несколько маленьких партий.
– По всей вероятности, так.
– А почему вы написали, что он изувечен?
– Мне не впервой воевать с арабами. Они всегда уродуют трупы.
– Но куда вы собираетесь, Мортимер?
– В Саррас.
– И я с вами! – воскликнул Скотт.
Энерли в каком-то остолбенении наблюдал за товарищами. Ликуя по случаю важных новостей, эти люди, по-видимому, совершенно забывали о собственном положении. И они сами, и их лагерь, и их слуги находились в пасти льва.
Пока корреспонденты разговаривали, в воздухе раздался жёсткий, неприятный звук выстрелов: «Тра-та-та-та-та!» И пули засвистели над их головами, сбивая листву с пальм. Испуганные слуги – их было шестеро – забегали взад и вперёд.
Командование принял на себя невозмутимый Мортимер. Скотт был слишком горяч для всего этого. Он трепетал в предвкушении важных событий, которые можно протелеграфировать. Холодный, суровый Мортимер скоро образумил перепуганных слуг.
– Тали хенна! Эгри! – кричал он. – Коего чёрта вы испугались? Поставьте вперёд верблюдов! Так. Под ноги к ним поставьте ящики и чемоданы. Киэс! Или вы не слыхали никогда свиста пуль? Ослов ставьте вот сюда! Пони отведите назад. Не нужно, чтобы в них попали пули. Ну, эти арабы стреляют ещё хуже, чем десять лет назад.
– Однако вот этот выстрел удачен, – произнёс Скотт. Совсем близко раздалось шлёпанье, точно в воду упал камень.
– В кого попала пуля?
– А вон в того чёрного верблюда, который жуёт жвачку.
Пока Скотт говорил, животное, продолжая жевать, положило шею на песок и закрыло свои большие чёрные глаза.
– Этот выстрел стоит мне пятнадцать фунтов, – скорбно сказал Мортимер. – А как вы думаете, сколько их тут против нас?
– Мне кажется, четверо.
– Да, стреляют две безингеровские винтовки. Но здесь могут быть и копьеносцы.
– Не думаю. Это просто маленькая партия стрелков. Кстати, Энерли, вы никогда ещё не были под огнём?
– Никогда, – ответил молодой журналист, чувствовавший страшный нервный подъём.
– Любовь, бедность и война – вот три вещи, которые должен испытать всякий, кто желает жить полной жизнью. Подайте-ка мне эти патроны. И заметьте, Энерли, боевое крещение, получаемое вами, очень снисходительно. Сидя за этими верблюдами, вы находитесь в такой же безопасности, как если бы вы сидели в курилке литературного клуба.
– Да, здесь безопасно, но не комфортабельно, – произнёс Скотт. – Теперь бы хорошо выпить виски с сельтерской водой. Но, право, Мортимер, нам везёт. Подумайте, что скажет генерал, когда он узнает, что первое сражение выдержал отряд прессы. Подумайте-ка о представителе «Рейтера»! Он-то торопился в авангард!
– И пенсовые джентльмены тоже останутся с носом. Как на потеху, они безнадёжно опоздали.
– Ей-богу, эта пуля, кажется, убила кусавшего меня москита!
– Один из ослов тоже убит.
– Ну, уж это совсем скверно! Как мы теперь повезём наш багаж в Хартум?
– Не огорчайтесь, мой милый. Вы разве забыли, какие великолепные телеграммы мы пошлём в газеты? Я точно вижу напечатанные жирным шрифтом заголовки! «Нападение на коммуникационную линию. Убийство британского инженера. Нападение на представителей прессы». Разве это не здорово?
– А вот интересно, какой будет следующий заголовок, – произнёс Энерли.
– «Ранение нашего собственного корреспондента!» – воскликнул Скотт, падая на спину.
Но он тотчас же собрался с силами, встал и произнёс:
– Пустяки, они меня только слегка щёлкнули по колену. Однако становится жарковато, и я, пожалуй, признаю, что в литературном клубе в настоящую минуту лучше, чем здесь.
– У меня есть пластырь, если хотите.
– Пластырь потом, а теперь нам предстоит маленькое удовольствие: они нас, наверное, атакуют.
– И то: они приближаются.
– У меня превосходный револьвер, но, к сожалению, он сильно отдаёт. Право слово, если мне нужно подлечить какому-нибудь негодяю пищеварение, я всегда целю ему в ноги. Боже мой! Они погубили наш котёл!
И правда. Раздался звук, похожий на сильный удар гонга. Ремингтоновская пуля пробила котёл, в котором кипела вода, и над костром поднялся громадный клуб пара. Из-за скал раздались дикие ликующие крики арабов.
– Эти идиоты воображают, что они нас взорвали. Теперь они нас непременно атакуют. Уж будьте покойны. У вас есть револьвер, Энерли?
– Нет, но у меня есть двуствольное охотничье ружьё.
– Душевный вы человек! Будто предугадали, что вам нужно. Ну да ничего, сойдёт и ружьё. А патроны у вас какие?
– Такие же.
– Ну, ничего, ничего… сойдёт! Смотрите, какой у меня револьвер основательный! Ведь безразлично, из какого инструмента убивать этих мерзавцев.
– Чего тут рассуждать, – воскликнул Скотт. – Надо защищаться как придётся. Женевская конвенция не обязательна для Судана. Давайте-ка обрежем пули, чтобы они были действеннее. Когда я был на войне в Тамаи…
– Погодите немножко, – сказал Мортимер, глядя в бинокль, – кажется, они идут.
– Надо заметить время, – произнёс Скотт, вынимая часы, – ровно семнадцать минут пятого.
Энерли лежал за верблюдом, глядя с неотступным вниманием на скалы. Виден был только дым от выстрелов, а самих нападающих не видно. Что-то страшное и странное было в этих невидимых людях, которые упорно преследовали своих жертв и придвигались к ним всё ближе и ближе. Он слышал крик арабов после того, как лопнул котёл, и затем чей-то громовой голос прокричал что-то по-арабски. Скотт пожал плечами:
– Скажите, пожалуйста, ещё не взяли нас, а уже собираются…
Энерли хотел спросить у Скотта значение этого приказания, но не спросил, боясь, что это скверно отзовётся на его нервах.
Стрельба началась на расстоянии ста ярдов. У журналистов дальнобойных винтовок не было, и отвечать на выстрелы они не могли.