Чтоб река та затерялась на арене круглой,

на луне, что притворилась светлым, кротким агнцем;

чтоб река исчезла в ночи рыбьего безмолвья,

затерялась в белой чаще дымов отвердевших.

Нет, лица его платками вы не закрывайте,

чтобы не привык он к смерти, в нем самом сокрытой.

Спи, Игнасьо, и не чувствуй жаркого мычанья.

Мчись, лети, покойся с миром. Так умрет и море.

IV
Отсутствующая душа

Ты чужд быку, смоковнице, и коням,

и муравьям у твоего порога.

Тебя не знает вечер и ребенок, —

ушел ты навсегда, навеки умер.

Ты чужд хребту иссеченному камня,

атласу черному, в котором тлеешь.

Ты чужд своим немым воспоминаньям, —

ушел ты навсегда, навеки умер.

Придет к нам осень с гроздьями тумана,

улитками и снежными горами.

Никто в твой взор не взглянет светлым взором, —

ушел ты навсегда, навеки умер.

Да, потому что ты навеки умер,

как мертвые, оставившие землю,

как мертвые, которых забывают

средь кучи мусора и псов издохших.

Пусть чужд ты всем. Тебя я воспеваю.

Я сохраню твой мужественный облик,

и зрелость опыта, и жадность к смерти,

вкус терпкий губ твоих и привкус грусти

в веселой смелости твоих порывов.

Родится ли когда иль не родится

с судьбой такою бурной андалузец?

О красоте твоей пою со стоном,

и грустно шелестит в оливах ветер.

Шесть стихотворений по-галисийски

Мадригал городу Сантьяго
Перевод Ф. Кельина

Дождик идет в Сантьяго,

сердце любовью полно́.

Белой камелией в небе

светится солнца пятно.

Дождик идет в Сантьяго:

ночи такие темны.

Трав серебро и грезы

лик закрывают луны.

Видишь, на камни улиц

падает тонкий хрусталь.

Видишь, как шлет тебе море

с ветром и мглу и печаль.

Шлет их тебе твое море,

солнцем Сантьяго забыт;

только с утра в моем сердце

капля дождя звенит.

Романс о Богородице морской ладьи
Перевод Б. Дубина

Я пою, пою

маленькую Деву

и ее ладью!

На маленькой Приснодеве

серебряная корона.

Упряжка быков четверкой

ступает перед Мадонной.

Дожди голубей стеклянных

погнали по горным скатам,

и оборотни туманов

проулком бредут горбатым.

Да будет Твой свет над нами,

в глазах у коров сияя!

Возьми с пелены могильной

цветов для плаща, Святая!

Уже повело багрянцем

верхи галисийских взгорий.

И смотрит Мария, смотрит

с родного порога в море.

Я пою, пою

маленькую Деву

и ее ладью!

Песня о мальчике-рассыльном
Перевод Н. Ванханен

Где шумит Буэнос-Айрес

над большой рекой Ла-Платой,

влажным ртом в волынку дует

ветер северный крылатый.

Бедный наш Рамон Сисмунди

в толкотне и шумной давке

по проспекту Эсмеральда

весь в пыли идет из лавки.

Вдоль по улицам веселым

галисийцы бродят с грустью,

вспоминая дальний берег

и реки нездешней устье.

Бедный наш Рамон Сисмунди

муиньейру слышит в плеске,

семь быков печально-лунных

ловит память в перелеске.

Он вдоль берега проходит,

где, безмолвием объяты,

бьются ивы, бьются кони

о стекло реки Ла-Платы.

Он не слышит, как волынка

плачет жалобно и странно,

и крылатых губ не видит

музыканта-великана.

Бедный наш Рамон Сисмунди!

Перед ним река Ла-Плата

да стена вечерней пыли,

уплывающей куда-то.

Ноктюрн мертвого ребенка
Перевод Н. Ванханен

Пускай нас в молчанье проводит тоска

туда, где ребенка уносит река.

Воздушной дорогой помчимся скорей,

покуда река не достигла морей!

Здесь билось и плакало сердце живое

и пахла трава и сосновая хвоя.

Здесь лунные пряди дождями излились

и гору одели в сиреневый ирис.

Качаясь под ветром, у горького рта

камелией мрака цвела чернота.

Покиньте поля и спешите за мной

туда, где ребенка уносит волной!

Покиньте долины и склоны нагорий,

глядите, река устремляется в море!

Туда, где туманы встают перед нами,

где ходят валы упряжными волами.

Как гулко деревья среди тишины

ударили в бубен зеленой луны!

Помедлим над телом печальной гурьбой,

пока на него не нахлынул прибой!

Колыбельная над покойной Росалией де Кастро
Перевод Б. Дубина

Поднимайся, пора, дорогая,

трубит кочет, зарю выкликая!

Поднимайся, родная, пора,

как быки, замычали ветра!

Пахать наступило время

в Сантьяго и Вифлееме.

И, от Вифлеема отчалив,

архангелы правят в печали

серебряной лодкой морскою

со всей галисийскою скорбью.

Со скорбью Галисии, сникшей

травою, тебя схоронившей,

травой, изошедшей росою

над черной твоею косою,

косою, бегущей к низовьям,

где облаку море гнездовьем.

Поднимайся, пора, дорогая,

трубит кочет, зарю выкликая!

Поднимайся, родная, пора,