Я в отчаянии оглянулся на Фандорина. Тот вытянулся во весь рост и, по-моему, даже привстал на цыпочки, озираясь по сторонам.
– Что делать? – крикнул я. – Боже мой, что делать?
– Вы направо, я налево, – приказал он.
Я бросился к обочине. На траве большими и малыми кучками сидели люди. Кто-то бесцельно бродил между деревьев, вдали нестройно пели хором. С моей стороны Линда не было. Я метнулся обратно на дорогу и столкнулся с Эрастом Петровичем, проталкивавшимся мне навстречу.
– Упустили… – понял я.
Всё было кончено. Я закрыл руками лицо, чтобы не видеть толпы, костров, темно-сизого неба.
Фандорин нетерпеливо потряс меня за плечо.
– Не раскисайте, Зюкин. Вон пустырь, где назначена встреча. Будем ходить, искать и ждать рассвета. Никуда Линд не денется. Мы нужны ему не меньше, чем он нам.
Он был прав, и я постарался взять себя в руки, сосредоточиться.
– Камень, – сказал я, вдруг забеспокоившись. – Вы не потеряли камень?
Только бы вернуть их живыми, а там будь что будет – вот о чем подумалось мне в эту минуту.
– Нет, он здесь. – Фандорин похлопал себя по груди.
Нас толкали со всех сторон, и он крепко взял меня под руку.
– Вы, Зюкин, смотрите направо, я налево. Идем медленно. Увидите тех, к-кого ищем, не кричите – просто толкните меня в бок.
Доселе мне никогда не доводилось ходить с мужчиной под руку. Собственно, и с женщиной тоже, если не считать одной давней истории, когда я был еще совсем зелен и глуп. Не стану вспоминать – право, история того не стоит.
В мае ночи коротки, и по небу на востоке уже пролегла розовая полоса, а сумерки понемногу начинали редеть. Петровский пустырь, да и вообще всё обозримое пространство, были покрыты сидящими, лежащими и гуляющими. Было видно, что многие расположились здесь еще с вечера, и у костров становилось всё теснее. Под ногами то и дело попадались пустые бутылки. А по шоссе от Москвы сплошным потоком прибывали все новые толпы.
Слева, за шлагбаумами и цепочкой солдат, раскинулось широкое поле, сплошь застроенное праздничными балаганами и свежесрубленными теремами. Там-то, вероятно, и хранились царские гостинцы. Я поежился, представив, какое столпотворение здесь начнется через несколько часов, когда истомившееся от многочасового ожидания людское море хлынет за рогатки.
Мы бродили от шлагбаумов до дворца и обратно – раз, другой, третий. Уже давно рассвело, и с каждым разом пробираться через густеющее скопище делалось все труднее и труднее. Я беспрестанно вертел головой, оглядывая порученную мне половину пустыря, и изо всех сил боролся с подступавшим отчаянием.
Где-то вдали труба голосисто отыграла «зарю», и я вспомнил, что неподалеку находятся Ходынские военные лагеря.
Верно, семь часов, подумал я, стараясь припомнить, во сколько бывает побудка. И в ту же секунду вдруг увидел впереди знакомую калабрийскую шляпу и рядом чиновничью фуражку.
– Вон они! – возопил я, изо всех сил дернув Фандорина за рукав. – Слава Богу!
Почтальон обернулся, увидел меня и крикнул:
– Зюкин!
Его спутник на миг обернулся – я успел разглядеть только очки и бороду, и оба нырнули в самую гущу, теснившуюся в непосредственной близости от шлагбаумов.
– За ними! – бешено подтолкнул меня Эраст Петрович.
Впереди стоял какой-то тучный купчина, никак не желавший уступать дорогу. Фандорин без малейших колебаний схватил его одной рукой за ворот, другой – за полу длинного сюртука, приподнял и отшвырнул в сторону.
Мы ринулись через толпу – Эраст Петрович впереди, я за ним. Он рассекал людскую массу, как адмиральский катер морские волны, только буруны расходились в обе стороны. Время от времени Фандорин удивительно высоко подпрыгивал – очевидно, для того, чтобы снова не потерять Линда из виду.
– Они проталкиваются к Ходынскому полю! – крикнул мне Эраст Петрович. – Это просто отлично! Там нет толпы, зато много полицейских!
Сейчас, сейчас мы их возьмем, понял я, и мои силы удесятерились. Я поравнялся с Фандориным и гаркнул:
– А ну дорогу!
Ближе к ограждению самые предусмотрительные и долготерпеливые стояли впритык друг к другу, так что наше продвижение замедлилось.
– Посторонись! – рявкнул я. – Полиция!
– Ишь, хитрый какой!
Мне так двинули в бок, что потемнело в глазах и перехватило дыхание.
Эраст Петрович вынул полицейский свисток и дунул – от резкого звука толпа шарахнулась в стороны, и несколько шагов мы преодолели с относительной легкостью, но затем чуйки, тужурки и рубахи навыпуск снова сомкнулись.
До Линда и Почтальона было рукой подать. Вот они нырнули под рогатку и оказались на открытом месте, перед самым оцеплением. Ага, попались!
Я видел, как шляпа наклоняется к фуражке и что-то ей шепчет.
Почтальон обернулся, замахал руками и зычно крикнул:
– Православные! Гляди! С той стороны ваганьковские валят! Прорвались! Все кружки им достанутся! Вперед, ребята!
Единый рев вырвался из тысячи глоток.
– Ишь, хитрые! Мы с ночи тут, а они надарма! Врешь!
Меня вдруг подхватило и понесло вперед с такой неудержимой силой, что я перестал касаться ногами земли. Всё вокруг пришло в движение, и каждый заработал локтями, пробиваясь к шатрам и павильонам.
Впереди раздались заливистые свистки, выстрелы в воздух.
Кто-то прогудел в рупор:
– Куда, куда?! Передавитесь все!
Множество глоток весело ответили:
– Не боись, ваш благородь! Робя, навали!
Отчаянно завизжала женщина.
Я кое-как нащупал ногами землю и засеменил в такт движению толпы. Фандорина рядом уже не было – его отнесло куда-то вбок. Я чуть не споткнулся, наступив на мягкое, и не сразу понял, что это человек. Под ногами белела затоптанная солдатская гимнастерка, но помочь упавшему было невозможно – мои руки были тесно прижаты.
Потом тела стали попадаться всё чаще, и я уже думал только об одном: не дай Бог оступиться – уже нипочем не поднимешься. Слева кто-то бежал прямо по плечам и головам, мелькали черные, дегтярные сапоги. Покачнулся, взмахнул руками и ухнул вниз.
Меня несло прямо на острый, весь в свежих занозах угол дощатого терема. Я попробовал чуть взять в сторону – но какой там.