Я уже собрался пить третью чашку кофе, когда зазвонил телефон. Я не стал брать трубку. Когда телефонного звонка ждешь три года, можно подождать еще несколько секунд.
Я наполнил кофейную чашку, затем посмотрел на восходящее солнце, на окно блондинки, которая жила в доме напротив, и на Стрип, главную улицу Голливуда.
Солнце еще не поднялось над холмом, блондинка еще спала, так как ее окна были плотно зашторены, а по Стрип медленно двигалась одинокая полицейская машина. Наконец я поднял телефонную трубку.
— Доброе утро, Сэм, — поздоровался я.
В трубке молчали. Было слышно лишь прерывистое дыхание.
— Как ты узнал, что это я?
— В этом городе поздно просыпаются, — пояснил я. — До десяти часов все еще в постелях.
— Не спалось, — проворчал он. — Я прилетел сюда вчера вечером и никак не могу перейти с нью-йоркского времени.
— Понимаю.
— Чем занимаешься? — спросил он.
— Сижу, пью кофе.
— Как насчет того, чтобы подъехать ко мне и вместе позавтракать?
— Я не завтракаю, Сэм, ты ведь знаешь.
— Я тоже, — сказал он. — И ты об этом знаешь. Но я не могу спать, и мне надо поговорить с тобой.
— Я тебя слушаю.
— Но не по телефону же! Я и так полжизни провожу с трубкой в руках. Хочу говорить с тобой и видеть твое лицо. — Он помолчал, и я снова услышал его прерывистое дыхание. — Ну вот что, давай ко мне, и мы куда-нибудь съездим. Я даже готов рискнуть прокатиться в этой твоей новой машине, которая, как писали, развивает двести двадцать миль в час.
— Почему бы тебе самому не прокатиться?
— Есть две причины. Первая — калифорнийские водители все сумасшедшие, и я их боюсь, и вторая — я же сказал, что мне надо увидеть тебя.
Какое-то мгновение я колебался.
— Ладно, я подъеду к твоему отелю.
— Через пятнадцать минут, — сказал он. — Мне нужно еще позвонить в Нью-Йорк.
Я положил трубку и поднялся наверх, в спальню. Осторожно открыв дверь, вошел в комнату. Шторы были плотно задвинуты, и в полумраке я видел Китаянку, которая все еще спала. Она лежала обнаженная поверх простыней, вытянув руки над головой, будто собиралась нырять в воду. Ее длинные волосы спадали на спину, укрывая ее, словно одеялом.
Я подошел к кровати и посмотрел на Китаянку. Она была совершенно неподвижна и дышала почти незаметно. По запаху в комнате нетрудно было догадаться, что этой ночью здесь занимались любовью, — он висел в воздухе, как аромат старого вина. Я нежно провел рукой по ее телу, по маленькой, крепкой как мрамор, желтоватой попке. Она вжалась в матрас, и я почувствовал, как от нее пышет жаром. Не поворачивая головы, она проговорила в подушку, и поэтому голос ее звучал приглушенно:
— Как это у тебя получается, Стив? Стоит тебе прикоснуться, как я вся горю.
Я убрал руку и пошел в ванную. Когда я вернулся оттуда через пятнадцать минут, она сидела в кровати, перебирая пальцами между ног.
— Ты уже оделся! — воскликнула она. — Это нечестно! А я-то старалась не остыть до тебя.
— Извини, Китаянка, — ответил я. — У меня встреча.
— Можешь и опоздать, — возразила она. — Давай опять в постель и трахни меня.
Я ничего не ответил. Пройдя через комнату, вытащил из шкафа свитер и надел его.
— У китайцев есть одна старая пословица, — сказала она. — Если утром насладился, дню плохим уже не быть.
Я расхохотался.
— Я не сказала ничего смешного. И ты впервые отвечаешь мне отказом.
— Это когда-нибудь должно было случиться, Китаянка, — сказал я.
— Перестань называть меня Китаянкой! У меня есть имя, и ты его прекрасно знаешь.
Я посмотрел на нее. На ее лице, еще спокойном минуту назад, появилось недовольство.
— Остынь, Китаянка! Даже я не верю таким именам, как Мэри Эпплгэйт.
— Но меня так зовут.
— Может быть. Но для меня ты выглядишь как Китаянка.
Она укрылась простыней.
— По-моему, мне пора.
Я ничего не ответил.
— Ты надолго? — спросила она.
— Не знаю. Может, на пару часов.
— К тому времени я уже уеду.
Я посмотрел на нее:
— Денег у тебя хватает?
— Перебьюсь как-нибудь.
Я кивнул.
— Ну что ж, тогда — пока! Буду по тебе скучать.
Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз по ступенькам. Выйдя на улицу, я заметил, что солнце уже взошло над холмом, и от яркого сияния зажмурился. Я надел темные очки и, обойдя дом, направился к стоянке. Мой лимузин сверкал на солнце, как черная жемчужина в витрине Картье. Ее маленький «фольксваген» стоял рядом, похожий на смешного жука. Он выглядел жалким и покинутым.
Может, именно так я чувствовал себя, когда видел такую машину. У всех этих красоток есть подобные машины. У такого автомобильчика есть колеса, он дешевый и возит их туда-сюда по делам, а между делом стоит припаркованный в чьем-нибудь гараже, пока хозяин возит ее на своем «линкольне-континентале». Но рано или поздно время больших автомобилей подходит к концу, и маленькие «фольксвагены» снова принимаются за работу. Как сегодня утром.
Я вернулся в дом и, пройдя в кухню, отыскал клейкую ленту, чтобы прилепить две стодолларовые бумажки к ветровому стеклу «фольксвагена», там она их непременно заметит.
Я подъехал ко входу в отель на тридцать минут позже, а он все еще не спустился.
Сидя в машине, я проклинал себя за глупое поведение. Китаянка была права — все-таки надо было ее трахнуть.
Он вышел из отеля через пятнадцать минут. Швейцар открыл дверцу машины, и он влез в нее, отдуваясь. Дверца захлопнулась, и мы посмотрели друг на друга.
Пауза затянулась, затем он наклонился и поцеловал меня в щеку.
— Я скучал по тебе.
Я тронул машину с места, отъезжая от отеля, и не проронил ни слова, пока мы не остановились на красный свет на бульваре Сансет.
— Кто бы мог подумать!
Он воспринял это гораздо серьезнее, чем я предполагал.
— Ты ведь знаешь, что это так. Сколько мне пришлось всего сделать.
Загорелся зеленый, и я направил машину в сторону Санта-Моники.
— Сейчас это не имеет значения. Три года прошло. — Я бросил на него взгляд. — Куда тебя отвезти?