Дверь открыла мексиканка.
— Мисс Дентон дома?
— Ее нет, сеньорита.
— Вы знаете, где она? — спросила Роза. — Мне очень важно с ней связаться.
Служанка покачала головой.
— Сеньорита уехала. Она не сказала куда. Сеньорита приказала мне закрыть дом и тоже уезжать.
Роза позвонила Дэвиду из первого попавшегося автомата. Он обещал еще раз поговорить с Джонасом. Когда он вернулся домой в тот вечер, она первым делом спросила его:
— Ты смог связаться с Джонасом?
— Да. Он сказал мне, чтобы я свернул «Афродиту» и вышвырнул со студии Пирса.
— А Дженни?
— Если она не объявится к концу недели, Джонас велел мне приостановить выплату ее жалованья.
— А их помолвка?
— Он ничего не сказал, но, похоже, с этим все кончено. Когда я спросил у него, не приготовить ли нам пресс-релиз, он сказал, чтобы я не говорил ничего, и повесил трубку.
— Бедная Дженни. Где же она?
Теперь Роза знала, где Дженни.
* * *
Когда сестра Томас вошла в комнату для посетителей, Роза поднялась ей навстречу.
— Дженни? — спросила она неуверенно. — Прости, сестра Томас?
— Роза, как приятно тебя видеть!
Глаза и лицо были все те же, но безмятежное спокойствие, исходившее из-под белого покрывала послушницы, принадлежало уже другой женщине — сестре Томас. Внезапно Роза поняла: это лицо она видела многократно увеличенным на экране — лицо Марии Магдалины, простиравшей руки к краю одежд Спасителя.
— Дженни, — улыбнулась она, — я вдруг почувствовала такое счастье, что просто хочется тебя обнять!
Сестра Томас раскрыла ей объятия.
Позже, прогуливаясь по спокойным дорожкам в лучах полуденного солнца, они вышли на вершину холма. Перед ними расстилалась зеленая долина.
— Его красота везде, — тихо сказала сестра Томас подруге. — Я нашла свое место в Его доме.
Роза взглянула на нее.
— Сколько ты будешь послушницей?
— Два года. До мая следующего года.
— А что потом? — спросила Роза.
— Если я окажусь достойна Его милости, то дам обет и пойду дальше по пути Его милосердия, раздавая его всем, кто нуждается.
Она взглянула в глаза Розе, и та снова увидела в них умиротворенность.
— И мне повезло больше многих, — смиренно добавила сестра Томас. — Он уже испытал меня трудом. Годы, проведенные в больнице, помогут мне, куда бы меня ни послали, ибо именно так я смогу служить Ему наилучшим образом.
Солнце нещадно палило взлетную полосу, но в кабинете генерала кондиционер удерживал нормальную температуру. Я посмотрел на Морриси, потом — на генерала и его помощников, сидевших напротив.
— Так вот, джентльмены, — сказал я. — Наш самолет достигает высоты легче и быстрее, чем британский «Де-Хэвиленд», которыми они так хвастаются. — Я улыбнулся и встал. — Предлагаю всем выйти наружу, и я продемонстрирую это.
— Мы в этом не сомневаемся, мистер Корд, — сразу же сказал генерал. — Если бы у нас были какие-то сомнения, вы бы не получили контракт.
— Чего же мы ждем? Пойдемте.
— Минутку, мистер Корд, — торопливо сказал генерал. — Мы не можем позволить вам демонстрировать самолет.
Я изумленно уставился на него:
— Почему?
— У вас нет допуска на полеты на реактивных самолетах, — ответил он, глядя в бумагу, лежавшую перед ним на столе. — По результатам медицинского осмотра у вас немного замедлены рефлексы. В пределах нормы, конечно, учитывая ваш возраст, но вы понимаете, почему мы не можем позволить вам лететь.
— А кто, черт возьми, пригнал машину сюда?
— У вас были на это все права — в тот момент, — ответил генерал. — Самолет был ваш. Но, приземлившись здесь, он, согласно контракту, стал собственностью армии. И мы не можем разрешить вам взлет.
Я раздраженно стукнул кулаком по ладони. Правила, сплошные правила. Проклятые контракты! Вчера я мог слетать на этом самолете хоть на Аляску и обратно, и никто мне не помешал бы. И никто меня не догнал бы, потому что скорость у меня была на двести с лишним миль в час больше, чем у обычных самолетов, стоявших на вооружении.
Генерал улыбнулся и подошел ко мне.
— Я вас понимаю, мистер Корд, — сказал он. — Когда медики сказали мне, что я слишком стар для боевых полетов, я был не старше, чем вы сейчас. И мне это тоже не понравилось. Кому нравится слышать, что он стареет?
О чем это он? Мне всего сорок один. При чем тут старость? Я взглянул на генерала, и он снова улыбнулся, прочитав удивление в моих глазах.
— Это было всего год назад. Мне сейчас сорок три, — он предложил мне сигарету, и я молча взял ее. — За штурвал сядет подполковник Шоу. Он уже ждет нас на поле.
Генерал снова заметил вопрос в моем взгляде.
— Не беспокойтесь, Шоу хорошо знаком с самолетом. Последние три недели он провел на вашем заводе.
Я перевел взгляд на Морриси, но тот старательно смотрел в сторону. Значит, он тоже был в курсе. Ну, он мне за это заплатит!
— О’кей, генерал, — сказал я. — Пойдемте смотреть, как летает этот малыш.
Слово «малыш» оказалось уместным, и не только применительно к самолету. Подполковнику Шоу было не больше двадцати. Я не мог стоять и смотреть, как он испытывает самолет. Я чувствовал себя так, словно из моей постели в последний момент увели девственницу.
— Здесь можно получить чашечку кофе?
— Возле главных ворот есть буфет, — ответил один из солдат.
— Спасибо.
— Не за что, — автоматически сказал он, продолжая смотреть в небо.
«Слишком молод или слишком стар», — думал я, сидя за столиком в полутемном буфете. Вот так всегда. Мне было четырнадцать, когда кончилась Первая мировая война, а когда началась Вторая, я уже перевалил за возрастной ценз. Не везет мне. Мне всегда казалось, что каждому поколению суждено пережить войну, но оказалось, что я угодил как раз в промежуток между ними.
Подъехал небольшой армейский автобус, и я от нечего делать стал наблюдать за выходившими из него людьми. Все они были немолоды и в гражданском. Среди них были седые и лысые. Мне бросилась в глаза одна деталь. Никто из них не улыбался, даже переговариваясь с другими.
«А с чего им улыбаться? — горько подумал я. — Они — такие же ископаемые, как я».
— Герр Корд! Вот сюрприз! Что вы здесь делаете?
Рядом со мной стоял Штрассмер.