— Ну, в последний раз, Дэви, — попросил Шоки. — Я обещал Дженнуарио.
— Почему ты не берешь один из своих грузовиков?
— Не могу. Остановят. А фургон старьевщика никто не ждет.
— Я возьму не более двадцати пяти.
— На этот раз дам двадцатку.
Дэвид не ответил, размышляя. Двадцать долларов. Столько его отец не выручает и за неделю. А это — шесть дней в дождь, и в зной, и в мороз. Каждый день, кроме субботы.
— Четвертак! — сказал Шоки.
— Ладно, рискну.
— Тогда грузим.
Шоки подхватил по канистре в руку.
Бесси медленно тащила повозку к окраине. На углу Дэвид придержал лошадь, пропуская грузовик. К нему медленно подошел полисмен.
— Что это ты сегодня выехал, Дэви?
Дэвид невольно покосился назад. Канистры со спиртным были спрятаны под брезентом и забросаны тряпьем.
— Я слышал, что на фабрике дают хорошие деньги за тряпье, — сказал он. — Решил свезти туда остатки.
— А где отец?
— Сегодня пятница.
— А! — полицейский проницательно посмотрел на Дэвида. — А он знает, что тебя нет дома?
Дэвид молча покачал головой. Полицейский рассмеялся.
— Все дети одинаковы!
— Надо вернуться, пока старик не спохватился, — сказал Дэвид и дернул поводья. Старушка Бесси двинулась, но полицейский снова окликнул Дэвида.
— Передай отцу, пусть присмотрит что-нибудь для девятилетнего мальца, — крикнул он. — Мой Майкл уже из всего вырос.
— Хорошо, мистер Дойл, — пообещал Дэвид.
Когда Дэвид подъехал к платформе, Шоки и Иглонос были уже там. Дженнуарио стоял рядом, наблюдая, как они начали разгружать.
Внезапно из темноты возникли два сыщика с пистолетами наготове.
— Всем стоять!
Дэвид застыл, сжимая в руках канистру. На мгновение ему пришло в голову бросить ее и бежать, но тогда фургон и Бесси останутся. Что он тогда скажет отцу?
— Клади канистру, парень, — сказал один из детективов.
Дэвид медленно опустил канистру на землю.
— Лицом к стене!
Дженнуарио улыбался. Казалось, его ничуть не встревожило происходящее.
— Зайдем на минуту, лейтенант, — спокойно сказал он. — Я уверен, что мы все уладим.
Лейтенант проследовал за Дженнуарио в помещение, и через десять минут они вышли оттуда, улыбаясь.
— Все в порядке, ребята, — сказал лейтенант. — Похоже, мы ошиблись. Мистер Дженнуарио все объяснил. Идем.
Они испарились так же быстро, как и появились. Дэвид продолжал стоять и глядеть им вслед, открыв рот.
* * *
Иглонос молча ехал рядом с Дэвидом до самой конюшни.
— Я же тебе говорил, все на мази, — сказал он Дэвиду, когда они вышли на улицу.
Дэвид решил, что даже двадцать пять долларов не стоили такого риска.
— Я завязываю, Иглонос. Все.
Иглонос рассмеялся.
— Что, испугался?
— Точно. Надо найти другой способ зарабатывать на жизнь.
— Найдешь, скажи мне! — усмехнулся Иглонос. — Кстати, Шоки приволок к себе пару китаяночек. Говорит, нам можно сегодня их трахнуть, если захотим.
Дэвид не ответил.
— Там будет Син-Лу, — добавил Иглонос. — Помнишь, та смазливенькая танцовщица? Она еще бреет свою киску.
Дэвид колебался, чувствуя, как по нему прокатывается горячая волна возбуждения.
* * *
Часы над «Голдфарб Деликатессен» показывали час ночи, когда Дэвид свернул на свою улицу и увидел возле дома полицейскую машину. У входа столпился народ.
Дэвида охватил страх. Что-то случилось. Полиция приехала арестовать его. Больше всего ему хотелось убежать, но что-то тянуло обратно к дому.
— Что случилось? — спросил он у мужчины, стоявшего с краю.
— Не знаю, — ответил тот. — Один коп сказал, что наверху кто-то умирает.
Дэвид протиснулся через толпу. Взбегая по лестнице на третий этаж, он услышал истошный крик.
Его мать билась в руках двоих полицейских.
— Хаим! Хаим!
У Дэвида сжалось сердце.
— Мама, — окликнул он ее, — что случилось?
Мать устремила на него невидящий взгляд.
— Я вызывала доктора, а пришли полисмены, — объяснила она и снова закричала: — Хаим!
Дэвид проследил за ее взглядом. Дверь туалета была открыта. На сиденье сидел отец, неловко привалившись к стене. Глаза и рот у него были открыты; по седой бороде что-то текло.
— Хаим! — возмущенно крикнула мать. — Ты сказал мне, что тебя пучит. Ты не сказал, что идешь умирать!
— Значит, это я виноват, что его отец умер раньше, чем он успел закончить школу? — раздраженно говорил дядя Берни.
Дэвид сидел на краю стула и смотрел на мать.
— Я не прошу у тебя милостыни, Берни, — сказала она. — Дэвиду нужна работа. Это все, о чем прошу.
Норман подозрительно оглядел племянника.
— Может, ты хочешь стать вице-президентом моей компании?
Дэвид гневно вскочил.
— Я ухожу, мама, — сказал он. — Все, что о нем говорили, правда.
— Все, что обо мне говорили? — взвился дядя. — А что обо мне говорили?
Дэвид в упор взглянул на него.
— Говорили, что вы не приехали на похороны отца, потому что боялись, как бы кто не попросил у вас несколько центов.
— Так я должен был приехать из Калифорнии за день? — заорал Норман. — У меня еще не выросли крылья!
Дэвид шагнул к двери.
— Погоди, Дэвид, — тихо сказала мать и повернулась к своему брату. — Когда тебе перед войной понадобилось пятьсот долларов, чтобы начать дело, у кого ты их взял?
Выдержав паузу, она ответила сама:
— У моего бедного мужа, Хаима-старьевщика. Он дал тебе деньги, а ты дал ему взамен кусок бумаги. Этот кусок бумаги есть у меня до сих пор, а вот деньги нам вернули?
— Бумага? — встрепенулся Берни. — Какая бумага?
— Она все еще у меня. В той самой шкатулке, куда положил ее Хаим, когда дал тебе деньги.
— Покажи-ка.
Теперь он начал припоминать. Это была долговая расписка, по которому его зятю причиталось пять процентов акций компании. Он начисто забыл об этом. Но хороший юрист мог выжать из этого приличные деньги.
Сестра вручила ему листок бумаги. Он пожелтел, но дата была видна четко. 7-е сентября 1912 года. Четырнадцать лет назад. Как время летит!